150 лет со дня рождения русского актера Прова Саддовского

21 августа — 150 лет со дня рождения (1874) Прова Михайловича Садовского (младшего), русского и советского актера и режиссера (умер в 1947 году).

Народный артист СССР П. М. Садовский — представитель третьего поколения знаменитой актерской семьи Садовских на сцене Малого театра. Он явился наследником и продолжателем реалистических традиций школы своею великого деда Прова Садовского.

Ученик А. П. Ленского и своего отца М. П. Садовского, П. М. Садовский пришел в Малый театр в 1895 году и выдвинулся в число ведущих актеров труппы, исполнив роль Чацкого в пьесе Грибоедова «Горе от ума» (1901 ). Как и все представители семьи Садовских, он выступал во многих пьесах Островского, а такие роли, как Глумов («На всякого мудреца довольно простоты») и Мизгирь («Снегурочка»), оставались в его репертуаре на протяжении всей жизни. Режиссерским дебютом Садовского стала постановка «Снегурочки» (1922). В 1930— 1940-е годы он вернул на сцену Малого театра и другие пьесы Островского: «На бойком месте», «На всякого мудреца довольно простоты», «Волки и овцы».

П. М. Садовский по праву считался актером романтической драмы и трагедии. Он часто играл в драмах Шиллера и трагедиях Шекспира; среди его наиболее крупных удач — шекспировский Марк Брут («Юлий Цезарь», 1923), Филипп II («Дон Карлос», 1933). В новом советском репертуаре особенно значительной оказалась для П. М. Садовского встреча с пьесой К. Тренева «Любовь Яровая» (1926). Его исполнение роли Романа Кошкина в этом историческом спектакле было признано классическим. Последней ролью Садовского был Таланов в «Нашествии» Л. Леонова (1943).

 

П. М. Садовский в роли Кошкина («Любовь Яровая» К. Тренева)

…Надо сказать, что Кошкин был первым советским героем в репертуаре Прова Садовского. Раньше актер играл по преимуществу романтических героев в трагедии и высокой драме. Не мудрено, что новая роль давалась ему с трудом, и незадолго до премьеры Садовский от нее отказался. Потребовались усилия со стороны режиссуры и дирекции театра для того, чтобы он вернулся на репетиции. В спектакле Кошкин оказался в центре внимания.

Садовский всегда стоял за ясную и несколько выспреннюю дикцию, за возвышенную декламацию, за пластически четкий жест. Он отбрасывал все мелкое, бытовое, придавал своим образам особую выпуклость, торжественность. Поэтому кое-кому, особенно в начале спектакля, он казался несколько ходульным, пришедшим не из жизни, а из какой-нибудь шиллеровской пьесы. В белой бескозырке и черном бушлате он был картинен. Но вскоре зритель оказывался захваченным. Тогдашний директор Малого театра В. Владимиров—кстати сказать, «Любовь Яровая» была поставлена по его инициативе — дал очень точную характеристику актеру в этой роли: «Это верно, что Садовский не походил на матроса, не было в нем ничего типического, не было и молодости. И было что-то от романтического театра. Но за всем за этим было другое, что обеспечивало Садовскому очень большое место в спектакле: благородство внутреннего облика, взволнованного и волнующего».

Садовский изображал своего героя не многоопытным вождем революции, знающим сложные законы материалистической диалектики. Революция для него была и школой и университетом. Диктуя повестку дня для очередного заседания, он сам собой немножко любовался и гордился, — вот ведь как он пользуется всеми этими сложными словами. И заявление профессора Горностаева о том, что он неграмотен, приводило Кошкина в состояние настоящей растерянности. Не обиды, а именно растерянности. Но дело революции для него главное, и потому он тут же приглашал Горностаева в союзники по народному образованию…

Лучшей сценой была та, в которой Кошкин, узнав, что его кровью спаянный брат Грозной занимается грабежами, приговаривал его к расстрелу и тут же в коридоре штаба приводил приговор в исполнение. Расстрел в штабе, да еще в то время, когда готовится эвакуация, не был решением продуманным. Но так поступил Кошкин, и Садовский поднимал эту сцену до высот настоящей трагедии. Когда он приказывал Грозному положить на стол револьвер и награбленное золото, когда он командовал: «Ах ты, бандит, Махна! Марш на колидор!» — это делалось на таком высоком и подлинном пафосе, что захватывало зрителей. А когда, вернувшись, огромным усилием воли сдерживая волнение, он продолжал диктовать: «Оставляя город в полном революционном порядке. ..», слова эти звучали с необыкновенной силой и убедительностью.

Из ст.: Ю. Дмитриев. «Любовь Яровая». — В ин.: Спектакли и годы. М., 1969.

Лит.: Семья Садовских. М.—Л., 1939; С. Ду рыл ин. Пров Михайлович Садовский. М., 1950.

Театральный календарь на 1974 год. М., 1973. 

ПОДЕЛИТЕСЬ ЗАПИСЬЮ

---