125 лет со дня рождения советского актера Владимира Яхонтова

28 ноября 2024 года исполняется 125 лет со дня рождения (1899) Владимира Николаевича Яхонтова, советского актера (умер в 1945 году).

 

В. Н. Яхонтов начал выступать на эстраде в 1922 году, будучи еще учеником Студии Е. Б. Вахтангова. Рождение театра Яхонтова, «театра одного актера», произошло в 1924 году, когда Яхонтов выступил с первой художественной композицией «На смерть Ленина». Затем последовали «Октябрь», «Ленин», «Петербург». Яхонтов ушел из Театра им. Вс. Мейерхольда, где работал в 1924—1926 годах, и создал свой театр «Современник» (1927— 1935). Труппу этого театра составлял один актер — Яхонтов; в репертуаре — композиции, составленные им; режиссерами были Е.Е. Попова и С. И. Владимирский.

«Ленин» положил начало многочисленным литмонтажам Яхонтова, посвященным общественно-политическим темам: «Война», «Надо мечтать», «Россия грозная», «Тост за жизнь». В них ярко раскрылся талант актера-трибуна. Значительное место в творчестве Яхонтова заняли программы русской классики: «Пушкин», «Петербург», «Евгений Онегин», «Настасья Филипповна» и др. Яхонтов выступал с композицией «Вечера Маяковского», подготовил программы, посвященные Есенину, Зощенко. Театр Яхонтова — замечательное явление в истории советского искусства.

.,.Театральным юнцом бегал я на спектакли Яхонтова. Я с наслаждением вслушивался в его чуть глуховатый и вместе с тем вмещающий целый оркестр голос, меня покоряла музыка его чтения, властность его неожиданных трактовок, меня безмерно увлекал тот причудливый мир театральной поэзии, которой окружал себя этот сероглазый, загадочный, то несколько закрытый и холодноватый, то бешено негодующий или восторженно утверждающий свою веру человек.

Но только сейчас, по прошествии многих лет, воскрешая в памяти его спектакли, перечитывая его книги, я вижу, сколь поразительным образом идея у Яхонтова была совершенно неотъемлема от выражающей ее формы, как он мыслил этим единством и какую необычайную художественную «прибыль» получали мы от того, что он превращал в театр как будто бы хорошо знакомые нам страницы великой литературы нашей.

В «Петербурге» Яхонтов сопрягал Пушкина, Гоголя и Достоевского, и получалось так, что Акакий Акакиевич, Мечтатель из «Белых ночей» и Евгений из «Медного всадника», ничего не теряя в своей индивидуальной сути, вдруг становились тремя ликами одного героя, над головой которого занес копыта скачущий истукан.
Надо было видеть, с какой виртуозностью, абсолютной доказательностью, естественностью превращений вел по спектаклю Яхонтов своего трехликого героя, то разъединяя его, то соединяя в обобщенный образ.

Акакий Акакиевич Яхонтова с таким вдохновением выписывал в воздухе свои любимые «буквы-фавориты», что мы сразу понимали: перед нами тот же Мечтатель, а не унылая канцелярская замухрышка. Он шел под тем же черным зонтом, под которым по воображаемому Невскому только что проходил герой «Белых ночей», мечтая об Италии.
Яхонтов разыскал один из вариантов «Медного всадника», в котором появлению в поэме Евгения предшествовало описание каморки одинокого чиновника, где он корпел при свече и, закончив работу, ложился, как Башмачкин, «в постель, под заслуженную шинель». И засыпал мечтая.

Так Евгений, при всей своей внешней непохожести на гоголевского канцеляриста и на Мечтателя, существовал в спектакле как третий лик все того же героя.

А потом в жизнь этих одиноких людей входило чудо.

Яхонтов раскрывал маленький белый зонтик, и перед Мечтателем возникала Настенька.

Портной Петрович, как царское облачение, выносил на вытянутых руках аккуратно сложенный клетчатый плед, изображавший новую шинель, и тотчас же в мечтах своих Башмачкин становился равен самому Петру. «Здесь будет город заложен», — читал Яхонтов, а потом без паузы: «А не положить ли, точно, куницу на воротник?» — и эта трагикомическая гипербола еще лучше позволяла понять нам, что означала для бедняка его обнова.

Евгений мчался к своей Параше… А затем артист брал в руки черный зонт, садился на стул в профиль к публике, покрывал колени все тем же клетчатым пледом, который теперь уже был меховой полостью саней, и отправлялся с Настенькой и ее бабушкой в оперу на «Севильского цирюльника».

По дороге под «лошадь» чуть не попадал Башмачкин, спешащий на пирушку к влиятельному лицу. А Яхонтов, счастливый, как и его Мечтатель, подъезжал к театру.

«Театр уж полон: ложи блещут; партер и кресла, все кипит. ..» Пушкинские строчки вспыхивали, как горящие люстры.

И дальше, в такт стихам, Яхонтов начинал хлопать в ладоши, как в театре, и мы вначале не очень понимали, зачем ему эти краски, но постепенно хлопки становились все тяжелее, увесистей, и в конце строфы уже было ясно, что спектакль кончился «и кучера вокруг огней бранят господ и бьют в ладони»…

И снова деталь стягивает в тугой узел пути героев. Бежит с несущим ему беду запечатанным письмом Настеньки Мечтатель. Евгений из «Медного всадника» «бежит туда, где ждет его судьба с неведомым известьем, как с запечатанным письмом».

В трагической кульминации «Петербурга» все сливается вместе: украдена шинель, Нева поглотила Парашу, исчезла в мерцании белой ночи Настенька, и не то Башмачкин, не то Евгений, не то Мечтатель, а вернее, все они вместе и еще миллионы таких, как они, кричат в лицо бронзовому властителю: «Ужо тебе!». . .

Из кн.: В. Комиссаржевский. День театра. М. 1971.

 

Лит.: В. Яхонтов. Театр одного актера. М., 1958;

В. Абрамова. Театр Яхонтова. — «Театр», 1970, № 6;

Д. Золотницкий. Владимир Яхонтов. — В кн.: Воображаемый концерт. Рассказы о мастерах эстрады Л 1971.

Театральный календарь на 1974 год. М., 1973. 

Данный материал является некоммерческим и создан в информационных, научно-популярных и учебных целях

Это интересно:   115 лет со дня рождения эстонского и советского режиссера Каарела Ирда

ПОДЕЛИТЕСЬ ЗАПИСЬЮ

---