190 лет со дня выходы в свет первой статьи молодого Виссариона Белинского

190 лет назад появилась первая статья молодого Белинского «Литературные мечтания», а через 25 лет вышло первое издание его «Сочинений»

21 сентября 1834 года было подписано цензурное разрешение № 38 еженедельника «Молва». На 173 странице читатель видел заглавие «Литературные мечтания. Элегия в прозе».

Знаменитая первая статья, maid speech Белинского отлично выражала тогдашнее интеллектуальное состояние образованной молодежи, у которой все виды направлений жили еще как в первобытном раю, обок друг с другом, не находя причин к обособлению и не страшась взаимной близости и короткости.
П. В. Анненков

Еженедельник «Молва» стремился оправдывать свое название. Приложение к солидному и ученому журналу «Телескоп» было не то чтобы легкомысленным, но достаточно легким, живым. Может быть, поэтому не в журнале, а в «Молве» появилась едва ли не самая блистательная, энергично-веселая, победительная статья за всю историю русской критики. Случилось это так…

Белинскому было двадцать три года, и годы эти нельзя назвать счастливыми. Трудное детство, ранняя бездомность, хроническое безденежье, болезни, университетские неудачи, приведшие в конце концов к исключению, литературная поденщина… Счастьем для Белинского оказалась встреча с редактором «Телескопа» и «Молвы», замечательным критиком и теоретиком искусства Н. И. Надеждиным. Надеждин мало-помалу начал привлекать Белинского к сотрудничеству, а летом 1834 г., оценив энергию и журналистский дар студента, выключенного из университета по «ограниченности способностей», поручил ему на месяц редактирование «Телескопа» и «Молвы». Тогда-то и были задуманы «Литературные мечтания».

Белинский начал статью с дерзкого вызова. Первому фрагменту (а растянулась статья на 10 номеров) были предпосланы два эпиграфа. Один из «Горя от ума»: «Я правду о тебе порасскажу такую, Что хуже всякой лжи. Вот, брат, рекомендую: Как этаких людей учтивее зовут?..» Читатель хорошо помнил, чем кончается реплика Горича: «Человек он светский, отъявленный мошенник, плут». Эпиграф не сулил ничего хорошего. Загадкой звучал второй— из «Фантастических путешествий барона Брамбеуса»: «Есть ли у вас хорошие книги? — Нет, но у нас есть великие писатели.— Так по крайней мере у вас есть словесность?— Напротив, у нас есть только книжная торговля». Резкость первого эпиграфа, язвительная ядовитость второго — во что они метили?.. Всего-навсего — в русскую литературу. Первый фрагмент завершался ироническим списком русских книг, где соседствовали сочинения Крылова — и Булгарина, Гоголя — и барона Брамбеуса, а за ними следовал «роковой» вопрос: «Или и в самом деле — у нас нет литературы?»

«Да,— у нас нет литературы!»—такой ответ получили читатели «Молвы» через неделю. Курсив намекал на цитатный характер высказывания. И действительно, резкая формула «У нас нет литературы» мелькала и у А. Бестужева, и у Кюхельбекера, и у Веневитинова, и у Ив. Киреевского. Ее подхватил и молодой Белинский. Его отрицание было самым полным и самым яростным; давние и недавние авторитеты буквально рушились на глазах. За иронией, а порой и сарказмом, за пародийным величанием и неожиданными уколами, прячущимися в конце придаточного предложения, росла смелая мысль: у нас должна быть литература. «Нет» Белинского, как это часто будет случаться в русской культуре, звучало темпераментным «Да!». В основу грядущей литературы Белинский клал идею народности. Ради этого и проводился генеральный смотр сегодняшних ее рядов, переворачивались страницы старых книг, рушились авторитеты. Молодой Белинский пародировал буйно-метафоричную статью А. Бестужева-Марлинского о романе Н. Полевого «Клятва при гробе господнем», но порой кажется, что перед нами не пародия, а подражание. Так же легко судит критик обо всей мировой культуре, так же дает волю своим пристрастиям, так же заботится о яркости фраз, так же перебивает высокую патетику шутками по сегодняшним поводам. В статье Белинского нельзя не расслышать голоса молодости, молодости, уверенной в себе, а потому истинно свободной.

Недаром так запомнилась эта статья ее молодым читателям, так захватил. их клокочущий энтузиазм безвестного критика (и последний фрагмент не раскрывал лица автора, стояла лишь подпись: -он -инский). И. Панаев вспоминал о своем впечатлении так: «Начало этой статьи привело меня в такой восторг, что я бы тотчас поскакал в Москву познакомиться с автором ее и прочесть поскорее ее продолжение, если бы это было можно». Естественно, восторгу молодых противостояло раздражение литераторов старшего поколения. Белинский удивительно легко умел наживать врагов: уже после «Литературных мечтаний» его непримиримым противником стал Булгарин. Критик знал, на что шел, когда резко задевал и его, и Греча, и Воейкова, и Сенковского (вскоре Булгарин назовет Белинского— бульдогом). Обиделся на Белинского за несколько отнюдь не резких фраз С. П. Шевырев. Пока это еще не вражда, и Белинский чередует укоры Шевыреву с искренними комплиментами, и Шевырев в «Московском наблюдателе», пусть с оговорками, но хвалит обнаружившееся в статье «самобытное мнение». В будущем Шевырев и Белинский станут врагами непримиримыми. А пока молодой критик может торжествовать — им одержана блистательная победа.

Много лет спустя М. П. Погодин скажет, что на «Литературные мечтания» обратил внимание Пушкин. Это свидетельство обычно точного Погодина может быть и ошибкой памяти. Но скорее всего Пушкин действительно заметил и выделил Белинского еще в 1834 г. Даже если это так, то вряд ли мог узнать критик об оценке поэта (позже — узнал и на всю жизнь запомнил добрые слова Пушкина). Это заставляет задуматься. Сейчас нам легко сказать, что должно было раздражать Пушкина: это и холодное отношение к Карамзину (здесь не помогает внешняя комплиментарность, достаточно сравнить куски о Карамзине и Державине, и станет ясно, к кому критик относится с симпатией, а к кому нет, кстати, нелюбовь к Карамзину осталась у Белинского до конца), и несправедливые слова о Дельвиге, поэте, Пушкину особенно дорогом, и общая размашистость статьи, и, наконец, то «надгробное» слово Пушкину, которое тоже прочитал живой поэт. Да, Белинский утверждал не только исчерпанность «пушкинского периода», он говорил и о творческой смерти самого Пушкина. «Анджело», сказки, «Повести Белкина» — все это не нравилось Белинскому (и опять-таки до конца жизни критик мнения своего в корне не менял). А ведь Пушкин почитал «Анджело» лучшим своим произведением, Пушкин вовсе не собирался «умирать». И, видимо, чувствуя некий «зазор» между собственным вкусом и каким-то иным, особым знанием, верой в поэта, Белинский оговаривался, восхищался «Элегией» и вдохновенно цитировал:

Порой опять гармонией упьюсь,
Над вымыслом слезами обольюсь.

Писал о том, как эти строки дают «самую верную характеристику Пушкина как художника».

Статья Белинского сделала ее автора тем, кем он стал. После «Литературных мечтаний» в русскую литературу вошел как хозяин Виссарион Белинский. Ему оставалось жить и работать меньше 14 лет. За это время Белинский стал не только властителем дум своего поколения, он вырос в одного из духовных отцов российской культуры.

Через 25 лет после выхода «Литературных мечтаний», через 11 лет после смерти критика (из них больше половины времени имя Белинского находилось под запретом) начали выходить под редакцией друга Белинского — H. X. Кетчера «Сочинения» в 12 частях. Издателями были К. Т. Солдатенков и H. М. Щепкин, сын великого артиста. Открывая первый том этого издания, мы читаем знакомый заголовок: «Литературные мечтания. Элегия в прозе».

А. С. Немзер

 

Памятные книжные даты. М., 1984.

ПОДЕЛИТЕСЬ ЗАПИСЬЮ

---