100 лет советскому танцовщику Махмуду Эсамбаеву

15 июля — 10 лет со дня рождения (1924) Махмуда Алисултановича Эсамбаева, советского артиста балета и эстрадного танцовщика (умер в 2000 году).

М. Л. Эсамбаев пришел на эстраду, имея за плечами более чем десятилетний опыт балетного артиста: он был солистом Киргизского театра оперы и балета (1944—1956), исполнял партии Гирея в «Бахчисарайском фонтане», феи Карабос в «Спящей красавице», Тараса в «Тapace Бульбе», выступал в танцевальных сценах оперных спектаклей. С августа 1957 года Эсамбаев, став солистом Чечено-Ингушской филармонии, начал концертировать с собственной программой «Танцы народов мира» и скоро приобрел широкую известность в нашей стране и за рубежом как талантливый, своеобразный интерпретатор танцевального искусства различных народностей.

В концертные программы Эсамбаева входят танцы народов СССР — чечено-ингушский «Чабан», таджикский «Воинственный»; танцы народов мира — колумбийский «Бамбука», индийский «Золотой бог», бразильский «Макумба»; танцевальные сценки—«Еврейские портняжки», «Автомат» из балета «Красный мак».

…В танцах он — нервный, изменчивый, отрешенный, точный и расчетливый, импульсивный и бесхитростный. И все это — сразу, одновременно. Махмуд Эсамбаев исполняет не только танец, но и танцора, он перевоплощается в человека, танцующего данный танец. Вот в чем состоит его победа.

Народные танцы никогда не теряли бы на эстраде своей прелести, если бы можно было перенести в концерт атмосферу, в которой такие танцы рождаются. Не быт с его деталями— нет, — а ощущение живой жизни, органично переходящей в танец, воплощаемой танцем и — продолжаемой танцем. Это делают ансамбли народного танца, по крайней мере лучшие из них, а у солистов вы встретите это крайне редко.

А Эсамбаев исполняет бразильский танец точно так, как ему показали в Бразилии, индийский— со ссылками на ученые книги, лезгинку— как танцуют у него на родине; но это не только «танцы народов мира», это прежде всего — танцы Махмуда Эсамбаева. Таких артистов очень мало.

В той программе, которую сейчас показывает Эсамбаев, есть так называемые «подводки» к танцам: пояснения, которые читает перед занавесом Виктор Ладыженский. Он объясняет колдовской смысл танца — заклинания «Ма-кумба»: как входит в человека злой дух, как изнемогает и гибнет человек, но и злой дух тоже умирает, а человек, свободный и легкий, воскресает. Или что-то в этом роде. Для танца, который исполняет Эсамбаев, это, в общем, неважно, поскольку безо всяких пояснений вам ясен и вас захватывает поединок человека со злом внутри себя, танец очищения от скверны. Вступление неважно для танца, но оно, оказывается, важно для Махмуда. Сидя в исходной позе, он напряженно вслушивается в эти слова, закрыв глаза и отдаваясь гипнозу таинственных и патетических интонаций. «Иначе мне не захочется танцевать», — говорит он. Он не просто «входит в образ»: он входит в целый мир образов, которые не изменят контуров раз и навсегда поставленного танца, и тем не менее необходимы, чтобы сообщить танцу подлинность не этнографическую, а психологическую.

Вот в этом и дело.

Танцы Эсамбаева — это театр переживания, а не представления.

«Когда я танцую, я должен точно знать, кто я сейчас, кто это танцует моими ногами». Так он говорит. На афише пишут «танцы народов мира», а надо бы — «народы мира в танце».

Он рассказывал, что ему хочется исполнить цыганский танец, поставленный К. Голейзовским для Ядвиги Сангович. Он показывал его, как это делают все балетные артисты: «ям-там, ям-там-там… потом так… сюда… и ям-тамтам. Она ушла!.. . и. . . так. . .», — внезапно демонстрируя резкую смену состояния, бросил: «Потом так… сделать все, чтобы была трагедия… и — ям-там-там…».

Вот что делает с народными танцами Махмуд Эсамбаев. Иногда стихийно, но все чаще — сознательно. Сделать все, чтобы была трагедия. Драма. Конфликт. Радость и боль человека.

А при всем при том — «приезжайте в Г розный, я вам покажу ноты, рисунки, книги — увидите, что у меня все совсем точно».

Кроме народных танцев в репертуаре Эсамбаева есть один, так сказать, антинародный. Это «Автомат» — танец в ресторане из «Красного цветка». Эсамбаев изменил немного рисунок, данный ему во Фрунзе балетмейстером Л. Жуковым. Добавил заимствованный у Марселя Марсо «шаг на месте». Он исполняет этот номер поразительно четко, артистично, заменяя откровенность гротеска какой-то матовой приглушенностью, порочной интимностью вкрадчивого полумрака, — но не ограничивается этим. Он делает «все, чтобы была трагедия». Это — трагический образ человека-жертвы, циника на жалованье и растлителя по должности; и, кроме того, это человек-деталь, бешено кружащееся колесико огромной адской машины, которая скоро раздавит и его самого. Он сам и мясорубка, и мясо, и фарш. Прекрасный танец, и страшный образ. Драматичность этого образа роднит «Автомат» со всеми другими созданиями Эсамбаева и указывает на новые возможности, открытые перед ним.

Из ст.: А. Асаркан. Концерт’Махмуда Эсамбаева. — «Театр», 1960, № 3.

Лит.: И. Базоркин. Путь артиста. Грозный, 1958; А. Бейлин. Махмуд Эсамбаев. — В кн.: Воображаемый концерт. Рассказы о мастерах эстрады. Л., 1971.

Театральный календарь на 1974 год. М., 1973. 

Данный материал является некоммерческим и создан в информационных, научно-популярных и учебных целях

ПОДЕЛИТЕСЬ ЗАПИСЬЮ

---