90 лет со дня рождения театрального режиссера Леонида Хейфеца

4-го мая исполняется 90 лет со дня рождения советского и российского театрального режиссера и педагога Леонида Ефимовича Хейфеца (1934-2022). Замечательному режиссеру и его работе в Театре Советской армии посвящена настоящая статья. 

Ученик М О. Кнебель и А. Д. Попова, Хейфец уверенно заявил о себе как о режиссере большой профессиональной культуры и острой мысли с первых самостоятельных шагов. «Смерть Иоанна Грозного» А. К. Толстого (ЦТСА, 1966), вызвавшая горячий интерес у театральной Москвы, обнаружила в молодом режиссере способность воспринимать действительность в ее историческом масштабе, чуткость к движению времени. В ЦТСА он поставил также «Дядю Ваню» Чехова (1969) и «Мастера времени» по пьесе Кочерги «Часовщик и курица» (1969).

С 1971 г. Хейфец работает в Малом театре. В спектаклях «Свадьба Кречинского», «Перед заходом солнца», «Заговор Фиеско в Генуе», «Король Аир», «Ретро» он умело сочетает традиции прославленной труппы с принципами современной театральности.

Много и серьезно работает Хейфец на телевидении.

 

О спектакле «Смерть Иоанна Грозного» в ЦТСА

На удивление молоды бояре: стройный Василий Шуйский, Бельский с лукавым подвижным лицом. В доме шумно, как в кружале. Пиная деревянные скамьи, бояре стараются перекричать друг друга, быстро доходят до рукопашной и так же быстро мирятся.

Молодость эта определяет ритм сцены, быстрой и напряженной. Молодость эта проясняет замысел режиссера. Умудренное седовласое поколение царь давно вывел. Это— молодая поросль, заменившая казненных, второе поколение, выросшее уже при безусловной монархии. Понятия совести, закона, бога остались вне их жизни, прошедшей в передней царя, жизни исполнителей, но не деятелей. Они молоды, сильны, хитры, но не умны и поэтому со всей страстью отдаются ближайшему делу. Каждый за себя и каждый для себя, готов предать ближнего, если представится возможность к выгоде, и знает, что другой точно так же предаст его. Сцепление между ними слабое, временное, именно потому, что они все одинаковы; человеческие различия в этой кожано-дерюжной толпе почти неощутимы.

Чая перемен, освобождения от страха, они в то же время привыкли к этому страху, привыкли быть под Иваном. И, помечтав о новшествах, идут просить Ивана вновь на царство, дружной толпой протискиваясь в маленькие двери, чтобы никому не оказаться ни первым, ни последним.

Царь — Андрей Попов давно ждет их прихода. Он появляется впервые… впрочем, впервые он здесь появляется у А. К. Толстого. Хейфец же показывает его нам в прологе: спиной к зрителю сидит царь в золотой одежде, в золотой короне и смотрит куда-то на серый камень, в серую даль. Возле него приткнулся шут в красных лохмотьях. Раздается колокольный звон, вернее, торжественные, тревожные удары одинокого колокола. В колокол — редко, несмело — вплетаются словно бы звуки камаринской, и приглушенно замирают. Удары колокола и плясовая и дальше будут не раз возникать в спектакле. Колокол бьет громче, звучит набатом, и шут, вначале покорно клавший земные поклоны, взмахивает стиснутыми, словно скованными, руками и бьется, и носится по комнате красной птицей, то ли стараясь освободиться, то ли угрожая царю. А царь медленно встает, медленно снимает шапку Мономаха, кладет ее бережно на деревянную табуретку и тихо уходит со сцены, освобождая место боярам с их деловитыми сварами.

…Как у Станиславского в подробнейших боярских и народных его сценах, так и здесь, в сценах предельно лаконичных, раскрывается беда государства Московского: все молчит под властью деспота, доводящего свой деспотизм уже до абсурда, до того, что и вла-ствовать-то не над кем будет, если продолжится эта русская татарщина, еще более страшная для страны, чем само татарское иго. В решении этой темы молодой режиссер уверен, как мастер, постигший свое мастерство вполне. Личность и общество, царь и подданные его — обе эти ипостаси выражаются им свободно, точно, полно в том образе, в каком видит он свой спектакль.

Катастрофа, возмездие неизбежны. Но чем ближе конец, тем меньше ощущают его все, копошащиеся у трона. Настроение самого Иоанна в финале уверенное, почти добродушное. И день смерти ему предсказан, и государство расползается, а он играет в шахматы, посмеиваясь, уверяя себя и других в силе, здоровье. И только последний момент для него страшен. Царь встречается взглядом с Годуновым и, поднимаясь из-за стола, сшибая шахматных королей, понимает, что измена — вот она. Но уже ничего не успевает. Вместо верных опричников вваливаются красные скоморохи, свистят, играют отрубленной тряпичной головой, весело скалящей зубы. . .

Из ст.: Полякова Е. «О настоящей беде Москов скому государству».— Театр, 1966, № 10.

Лит.: Хейфец Л. Из режиссерских записок.— Театр, 1978, № 4;

Рыбакова Ю. Леонид Хейфец.— В кн.: Портреты режиссеров. Вып. 3. Л., 1982.

Памятные книжные даты. М., 1984. 

ПОДЕЛИТЕСЬ ЗАПИСЬЮ

---