В 1609 году английский издатель Т. Торп выпустил в свет «Сонеты» У. Шекспира
Тому единственному, кому обязаны своим появлением нижеследующие сонеты, мистеру W. Н. всякого счастья и вечной жизни, обещанной ему нашим бессмертным поэтом, желает доброжелатель, рискнувший издать их в свет.
Титульный лист первого издания
Это посвящение издателя, которым открывалась книга, породило одну из самых волнующих и сложных загадок в истории литературы. Кто такой мистер W. Н.? Прекрасный ли это юноша, воспетый Шекспиром в первых ста двадцати шести сонетах, или просто лицо, предоставившее рукопись в распоряжение Т. Торпа? Формула посвящения в равной мере допускает оба истолкования. Сотни критиков и ученых бились и бьются над этим вопросом. По существу, речь идет о том, как понимать сонеты, о том, стоит ли искать в них отражение реальных обстоятельств шекспировской судьбы?
Ответа на этот вопрос нет до сих пор. Мы так мало знаем о жизни Шекспира, что соблазн искать источник сведений о биографии драматурга в его лирике почти неодолим. Ярким примером такого восприятия могут служить первые десятилетия усвоения сонетов Шекспира на русской почве.
Впервые интерес к сонетам пробуждается в русской печати на рубеже 30—40-х гг. XIX в. Это было время огромного подъема интереса к шекспировскому творчеству в России, подлинного культа Шекспира. Именно тогда сонеты, ранее оттесненные на задний план шекспировскими трагедиями, начинают привлекать внимание критиков, переводчиков и читателей.
На протяжении 1840—1841 гг. три русских журнала дают переводы и изложения обзора современной шекспировской литературы, напечатанного в «Эдинбург ревью». Речь здесь шла и о сонетах, причем их сюжетная канва выводилась из биографических обстоятельств. «Видимо, все происходило точно так, как описано»,— резюмировал автор
«Сына отечества».
В следующем, 1842 г. в журнале «Отечественные записки» появилась статья В. П. Боткина «Шекспир как человек и лирик» — первый в русской критике разбор шекспировских сонетов. По мнению Боткина, они «дополняют то, что относительно внутренней настроенности Шекспира нельзя узнать из его драм». Восхищаясь «сладостной мукой непреодолимой, глубочайшей любви», раскрывающейся в цикле, обращенном к другу, критик «с недоумением останавливается перед 28 сонетами к женскому лицу». Его смущает «внутренняя дисгармония, доходящая до какого-то мрачного пафоса», и, «чтобы не оставить в душе читателей никакого мрачного чувства», Боткин завершает свой разбор прозаическим переводом 71-го сонета, оговариваясь, что не в состоянии «передать и самого бледного отражения всей сердечной, меланхолической красоты подлинника».
Вот этот перевод: «Когда меня не станет, пусть печаль твоя обо мне продолжается не дольше унылого звука похоронного колокола, который возвестит миру, что я отошел от этого пошлого света на съеденье червям. И если ты когда-нибудь прочтешь эти строки, не вспоминай, молю, о руке, писавшей их: я так тебя люблю, что хочу лучше, чтобы ты вовсе забыл меня, нежели, чтоб воспоминание обо мне тебя печалило. О, если ты взглянешь на эти стихи, когда я, может быть, уже смешаюсь с прахом, пусть даже они не припоминают тебе моего имени и пусть вместе с моей жизнью исчезнет и любовь твоя, не то мудрый свет увидит твои слезы и осудит тебя, когда уже меня не будет».
Впрочем, Боткин не был первым русским литератором, обратившим внимание на 71-й сонет. В 1839 г. поэт и критик В. С. Межевич опубликовал свое «Подражание Шекспиру в альбом***». Не пытаясь удержать сонетную форму, Межевич в 20 строках приближенно передает психологическое содержание подлинника:
Не плачьте обо мне, когда по воле рока,
Я дольний мир покину прежде вас.
Не предавайтеся печали одинокой,—
Вздохните раз, один лишь только раз…
Когда унылый звон, как вестник погребальный,
К вам долетит, теряясь в небесах,
Перекреститеся с молитвой на устах,—
Пусть будет мне она привет от вас прощальный.
И если здесь между стихов других
Мои стихи откроете случайно,
Забудьте, чья рука вам написала их,
Чье сердце грустное в них высказалось тайно.
Забудьте обо мне… Я столько вас люблю,
Что лучше изберу в удел себе забвенье,
Чем память грустную, которой отравлю
У счастья вашего хотя одно мгновенье.
И имя бедное когда прочтете вы,
Не повторяйте в сокрушенье,
Пока я жив — молю вас о любви,
Когда ж умру — молю вас о забвенье.
Тому же самому сонету, также не заботясь о сохранении формы подражал в 1852 г. М. Н. Островский, брат драматурга:
Мой добрый друг!
Когда от мира треволнений,
От суеты сует житейских наслаждений
Я мирно перейду в наследие червей,
Об участи моей не плачь и не жалей!
Пускай печаль твоя сердечная живая
Не длится долее, чем колокола звон,
Который прозвучит уныло, возвещая,
Что очи грешные смежил мне вечный сон.
Я так люблю тебя и искренно и нежно,
Так дорог для меня покой души твоей,
Что мне хотелось бы, чтоб с жизнию моей
Любовь твоя ко мне угасла, безмятежный
Мир сердца твоего не возмущала б грусть
О друге истинном, уже усопшем.
Пусть Свет умный искренних слез друга не заметит
И чувства чистого насмешкою не встретит.
Таким образом, Шекспир-лирик входит в русскую литературу одним из самых совершенных своих созданий, позднее уже не привлекавшим столь исключительного внимания. При этом поражала не столько редкая даже для Шекспира поэтическая виртуозность сонета, сколько глубина и благородство выраженного в нем чувства, и потому сохранение формальных особенностей стихотворения казалось отечественным переводчикам-подражателям делом сравнительно второстепенным.
Заслуга первого перевода (в прямом смысле этого слова) шекспировского сонета принадлежит постоянному переводчику журнала «Развлечение» 1850—1870-х гг. графу Ивану Мамуне. Всего он перевел шесть сонетов, причем последний из них появился в печати более чем через сорок лет после первого. Разумеется, мощь и красота поэзии Шекспира были далеко за пределами возможностей Мамуны, но ему удалось, уложившись в 14 строчек, передать источник достаточно грамотными и квалифицированными по тем временам стихами.
Для своего дебюта в качестве переводчика Шекспира в 1859 г. Мамуна избрал 29-й сонет, невидимому, привлекший его внимание своими автобиографическими мотивами, в частности, намеками на актерскую профессию автора.
Когда, гонимый светом и судьбою,
Над участью своей я плачу в тишине
И, проклиная жизнь, напрасною мольбою
Тревожу небеса, не внемлющие мне.
Когда, завидуя с отчаяньем слепого
Всем благам ближнего, я для себя хотел
Талантов одного и почестей другого,
И недоволен всем, что мне дано в удел.
О если в этот миг бесплодного мученья
Случайно вспомню я, о друг мой, о тебе,
Как птичка божия, почуяв пробужденье
Светила дня, я гимн пою тебе.
И так счастлив тогда любовию моею,
Что лучше участи желать себе не смею.
В напечатанной в 1864 г. статье «Вильям Шекспир» известный прозаик и критик Д. В. Аверкиев называет 29-й сонет «одним из самых задушевных сонетов Шекспира» и дает свой вариант перевода:
Когда в немилости у счастья и людей
Я плачу над моей проклятою судьбою,
И глухи небеса на вопль души моей,
И жребий свой кляну с бесплодною тоскою;
Ревную ли к тому, кто посреди друзей
Надеждою богат и блещет красотою,
Завидую ли тем, кто кажется сильней
Меня талантами, успехом пред толпою,
И презирать себя средь этих дум готов,
Лишь вспомню о тебе — и вновь здоров душою,
Несется песнь моя до дальних облаков,
Как жаворонка звон над темною землею.
О, велики, мой друг! дары любви твоей,
И доля царская ничтожна перед ней.
Интересно, что обоим переводчикам (и особенно Аверкиеву) не удалось воссоздать тот самый автобиографический мотив, который скорее всего и привлек их внимание. Устойчивая поэтическая фразеология сопротивлялась всякой конкретизации.
По-видимому, также в 60-е гг. создавались и переводы В. Г. Бенедиктова, опубликованные посмертно в 1884 г. Точное время работы Бенедиктова над сонетами не установлено, но, во всяком случае, он был первым крупным русским поэтом, обратившим внимание на лирику Шекспира. Переводы его неравно, ценны, даже внутри одного сонета мощные строки соседствуют с невы разительными. Но там, где пышная основанная на резких контрастах стилистика Бенедиктова оказывалась созвучна подлиннику, рождались удивительные находки.
И потому мы завершим свой обзор ранних русских переводов шекспировской лирики двумя работами Бенедиктова — 27-м и 146-м сонетами. На наш взгляд, эти переводы и поныне не утратили своей поэтической ценности:
С дороги—бух в постель, а сон все мимо, мимо,
Усталый телом, я и рад бы отдохнуть,
Но мысль не хочет спать и к той, что мной любима,
Сейчас пускается в дальнейший, трудный путь.
Мысль—эта странница—идет неутомимо
На поклонение к тебе, и мне уснуть
Минуты не дает,— глаз не могу сомкнуть,
Вперенных в тьму, во мрак, в то, что слепцами зримо.
И зоркостью души я, без пособья глаз,
Я вижу тень твою. Она — живой алмаз
Во мраке полночи. Ночь эта блещет ею
И ею молодит свой черный старый лик.
Я ж от тебя ни днем, ни ночью, ни на миг —
Здесь телом, там душой — покоя не имею.
146
Душа моя! О дух! Дух чистый в сфере грешной!
Корою грубою ты обведен кругом.
Зачем же красишь ты, лощишь покров свой внешний
И в роскоши такой содержишь этот дом?
Ты ненадолго в нем. Ты дальний гость нездешний,
А на отделку стен все тратишься. Потом
Ты выедешь, а червь—преемник твой поспешный —
Сейчас на твой же счет и запирует в нем.
Пусть лучше этот дом постраждет! Что в нем проку?
А ты будь бережлив, не траться, но копи!
Часть времени продай, час вечности купи!
Что скорлупу беречь? Зерну дай больше соку!
Сам смерть ты объедай—ту смерть, что ест людей,
Перемоги ее, чтоб не достаться ей.
Данный материал является некоммерческим и создан в информационных, научно-популярных и учебных целях. Указанный материал носит справочно-информационный характер.
NASHTEATR.com – культурно-просветительское издание о культуре, театре, кино, истории. Наше издание рассказывает и о Московском Новом драматическом театре и истории Нового театра. Наше издание рассказывает о разных аспектах деятельности и жизни театров России и мира, истории театра.
