Полное собрание сочинений Козьмы Пруткова увидело свет в 1884 году.
«Есть у нас теперь один замечательнейший писатель; краса нашего времени, некто Козьма Прутков. Весь недостаток его состоит в непостижимой скромности: до сих пор не издал еще полного собрания своих сочинений»,— писал в 1863 г.
Ф. М. Достоевский.
В русской литературе произошло удивительное событие. Вымышленный писатель, созданный озорной фантазией и блестящим пером А. К. Толстого и троих братьев Жемчужниковых — Алексея, Владимира и Александра, сделался подлинным классиком.
Но образ Козьмы Пруткова возник не из пустоты: у него были близкие и дальние литературные родственники. Еще в 1828 г. в московской типографии С. Селивановского появилась книжечка с причудливым заглавием: «Рукопись покойного Клементия Акимовича Хабарова, содержащая рассуждение о русской азбуке и биографию его, им самим писанную. С присовокуплением портрета и съемка с почерка сего знаменитого мужа». Автором книжки был писатель 20-х гг. П. Л. Яковлев, известный своей склонностью к литературным шуткам и мистификациям. Многое в сочинении Яковлева отдаленно напоминало будущего Пруткова: в «азбуке» переплеталось серьезное, пародийное и откровенно нелепое, прилагалась биография, портрет и даже факсимиле почерка фантастического автора.
Среди несомненных предшественников Пруткова — и салонный остроумец И. П. Мятлев, создатель знаменитого образа мадам Курдюковой, мастер алогизма.
Наконец, с 1847 г. на литературном поприще с успехом подвизался Новый поэт, творивший в разных родах стихотворства. Даже объекты его «подражаний» были во многом те же, что и у Пруткова. Но литературная маска еще не зажила самостоятельной жизнью, ей недоставало цельности внутреннего облика. Читатели пока не отделяли имени Нового поэта от имени его создателя— И. И. Панаева.
В жизни литературы есть, видимо, свои таинственные закономерности. Ибо именно Новому поэту суждено было выступить литературным воспреемником Козьмы Пруткова. В ноябрьской книжке «Современника» за 1851 г. в «Заметках Нового поэта о русской журналистике» появились с весьма лестной аттестацией три басни: «Незабудки и запятки», «Кондуктор и тарантул», «Цапля и беговые дрожки». Читатель ныне знает их как прутковские; но при первой публикации имя Пруткова упомянуто не было, сам этот образ еще не сформировался. «Однако эти басни,— отмечал В. Жемчужников в позднейшем письме к А. Н. Пыпину,— уже зародили кое-какие мысли, развившиеся впоследствии… до личности Пруткова; именно: когда писались упомянутые басни, то в шутку говорилось, что ими доказывается излишество похвал Крылову и другим, потому что написанные теперь басни не хуже тех. Шутка эта… вскоре привела… к мысли писать от одного лица, способного во всех родах творчества. Эта мысль завлекла нас, и создался тип Козьмы Пруткова». Произошло это, судя по всему, к 1852 г.
А уже в 1854 г. в пяти выпусках «Ералаша», юмористического приложения к «Современнику», печатаются «Досуги Кузьмы (Козьмой он станет позже) Пруткова», сразу же принесшие новому автору широкую известность. Здесь увидела свет добрая половина литературного наследия плодовитого писателя — стихотворения, афоризмы, пьесы, басни и т. п. Тем не менее в «Досугах» образ Пруткова пока лишь формируется; биографические черты намечены очень слабо. Маска еще не превратилась в личность.
Произошло это превращение почти через десять лет. В 1863 г., когда творчество Пруткова достигло полного расцвета, на страницах номера 9 «Свистка» (сатирического прибавления к «Современнику», выпестованного Добролюбовым) краткий некролог известил читателей о невосполнимой потере, которую понесла русская литература. Прутков скончался. Но, сколь ни парадоксально это прозвучит, именно по смерти он обрел реальные черты, обрел биографию—то, что и превратило его в неповторимый литературный феномен. Как явствовало из некролога, пламенный поэт и глубокомысленный философ одновременно… служил директором Пробирной Палатки, был преуспевающим чиновником и кавалером ордена св. Станислава! Фантастический, казалось бы, контраст между житейской и литературной биографией создавал поразительный художественный эффект. Этому способствовала и сопровождающая некролог «посмертная» публикация «Проекта о введении единомыслия в России». Образ директора Пробирной Палатки становился почти символическим.
…Постепенно имя Пруткова, переселившегося из литературы в иной мир, затягивалось ряской забвения, превращалось в миф. В 70-е — начале 80-х гг. кое-какие мелкотравчатые фельетонисты начинают использовать понаслышке известный им псевдоним в своих статейках. В печать проникают слухи, будто под именем Козьмы Пруткова редакция «Современника» помещала шутливые сочинения самых разных своих сотрудников — от Некрасова до Лонгинова. Из этого делался вывод, что, не являясь ничьей литературной собственностью, имя Пруткова может и ныне использоваться кем угодно. Так «опекуны» Пруткова расплачивались за недостаточную расторопность в издании творений покойного директора Пробирной Палатки.
Владимир и Алексей Жемчужниковы (А. К. Толстой умер в 1875 г.) посылают письма в редакции газет, где разъясняют тайну происхождения Пруткова и протестуют против «незаконных» спекуляций на его имени. Но этого, конечно, было мало. И вот в 1884 г., в Петербурге, выходит Полное собрание сочинений стихотворца, баснописца, историка, философа и драматического писателя. Книга, изданная небольшим тиражом (всего 600 экз.!), была украшена портретом, созданным еще в 1853 г. группой художников — А. Е. Бейдеманом, Л. Ф. Лагорио и еще одним из братьев Жемчужниковых—Львом. Любопытная деталь: в 1853 г. цензура запретила портрет (предназначенный для тогда еще задуманного собрания сочинений), заподозрив в нем «насмешку над каким-либо действительным лицом», и в 1883 г. В. Жемчужников вынужден был просить А. Н. Пыпина одолжить сохранившийся экземпляр портрета для нового «отлитографирования». Собрание содержало очерк жизни и деятельности Пруткова, писанный В. Жемчужниковым, который с блеском развивал положения, давнего «некролога». Теперь Прутков представал перед читателем во всем величии своих литературных и служебных достоинств. Его фигура недвусмысленно связывалась с эпохой Николая I, эпохой, избравшей своим девизом клейнми-хелевскую мудрость: «Усердие все превозмогает». Впрочем, в собрание не вошли политически наиболее острые вещи: «Проект о введении единомыслия в России» (видимо, из опасения цензурных осложнений), «Военные афоризмы» и комедия «Торжество добродетели» (оба эти произведения смогли увидеть свет только после революции).
Критика встретила Полное собрание сочинений Козьмы Пруткова без особого восторга. Ничто даже отдаленно не напоминало шумного успеха 50—60-х гг. Журналы радикального лагеря были единодушны в своем резком, пренебрежительно-осуждающем приговоре: Прутков — несвоевременное явление. В такой оценке была своя закономерность. Если в начале 60-х гг. Добролюбов видел в Пруткове союзника по борьбе с «чистым искусством», то теперь в центре внимания радикалов оказываются иные проблемы, Прутков кажется анахронизмом.
Были, конечно, и отклики благожелательные, например, рецензия А. Н. Пыпина в № 3 «Вестника Европы». Это и понятно: Пыпин еще до выхода Полного собрания сочинений живейшим образом заинтересовался творческой биографией директора Пробирной Палатки. Он был замечательным историком литературы и умел видеть дальше, чем многие из современных ему критиков. Именно Пыпин постарался показать читателю закономерность и историческую прогрессивность феномена Пруткова в русской литературе. Заканчивая рецензию, он сдержанно, но твердо противопоставил высокую оценку творчества Козьмы Пруткова его огульной критике в большинстве журналов: «Многим нынешним читателям не памятны уже те условия, среди которых возникла деятельность Козьмы Пруткова; но едва ли сомнительно, что, благодаря таланту его «опекунов», сочинения этого писателя и в настоящую минуту могут быть оценены, и последующими поколениями. Во всяком случае в них много настоящего остроумия в том роде, который называется «гротеском», и время, лучший критик поэтических произведений, еще не умалило достоинств этого писателя».
Отзыв Пыпина оказался пророческим. Хотя Прутков почти единодушно был признан критикой «мертвым» явлением, тираж его сочинений разошелся мгновенно. В следующем, 1885 г.— переиздание Полного собрания сочинений (тираж— уже 2000 экз.). А затем издания последовали одно за другим: в 1916 г. число их достигло двенадцати! В советское время Полные собрания сочинений Пруткова стали дополняться новонайденными сочинениями; тиражи в сотни тысяч экземпляров сделались обычными. Так лишний раз подтвердилась мысль, изреченная некогда мудрым директором Пробирной Палатки: «Муравьиные яйца больше породившей их твари; так и слава даровитого человека далеко продолжительнее собственной его жизни».
О. А. Проскурин
Памятные книжные даты. М., 1984.
Данный материал является некоммерческим и создан в информационных, научно-популярных и учебных целяхПОДЕЛИТЕСЬ ЗАПИСЬЮ