315 лет со дня смерти итальянского художника Андреа Поццо

31-го августа исполняется 315 лет со дня смерти итальянского живописца, декоратора, архитектора, теоретика искусства, крупнейшего мастера стиля римского барокко Андреа Поццо (1642-1709). К этой дате публикуем очерк о творчестве итальянского художника. 

Дата рождения Андреа Поццо, великого живописца, архитектора и теоретика искусства позднего итальянского барокко, устанавливается по записи в книге регистрации крещений Триентского собора. Согласно ей 1 декабря 1642 года здесь был крещен «Андреа, сын Якова Поццо из Милана, проживающего в Триенте, и госпожи Лючии, его супруги». Отсюда предполагают, что младенец появился на свет днем раньше, 30 ноября, в праздник св. апостола Андрея, в честь которого и получил свое имя.

Запись в книге Триентского собора не совсем точна: отец художника происходил не из самого Милана, а из лежащего поблизости от него города Комо. Андреа был первым сыном Якова, самым талантливым среди его детей, родившихся от Лючии и от второй жены. Впрочем, художественные интересы не были чужды и остальному потомству: один из братьев Андреа со временем стал столь искусным живописцем, что их работы иногда путали, а сестры вышли замуж за художников.

Яков Поццо рано заметил выдающиеся способности своего первенца и семнадцати лет отправил его учиться в школу иезуитов. Затем Андреа попал в мастерскую одного из учеников выдающегося художника Пальмы Джованни. Этот ученик проживал в Триенте, но, к сожалению, сам был весьма скромных дарований. Успехи юного подмастерья вскоре возбудили в нем такую зависть, что Андреа вынужден был перейти к другому учителю. Вместе с новым маэстро Андреа два года трудился в Милане и в Комо, но затем учитель отослал его от себя, посоветовав совершенствоваться далее в Риме и Венеции. Можно только догадываться о том, что послужило причиной разрыва. Скорее всего, это была разная направленность дарований мастера и его юного помощника. Если учесть, что в этой же мастерской учился Пуссен, то можно предположить, что ее хозяину были свойственны классицистические вкусы, тогда как уже ранние картины Поццо открывают в нем настоящего художника барокко. Показательно в этом смысле полотно, хранящееся ныне в городской пинакотеке Роверето «Отдых на пути в Египет». Сюжет этого произведения, созданного несомненно для какой-то церкви, заимствован из Евангелия. По указанию свыше в предвидении грозящего от царя Ирода истребления всех младенцев в Иерусалиме, святое семейство — Иосиф и Богоматерь с младенцем Иисусом — бежит в Египет. В пути беглецы останавливались для отдыха; и эти остановки стали любимым мотивом католических художников.

Казалось бы, сама тема отдыха предполагает спокойную трактовку картины. Вместо этого у Поццо в соответствии со вкусами эпохи барокко все пронизано бурным движением. Мария поднимает младенца на руках повыше, чтобы он мог дотянуться до плода, которым ласково поддразнивает его Иосиф. Два ангелочка кувыркаются в воздухе, помогая Мадонне держать дитя. Еще один юный ангел поднимает над головой корзиночку с плодами, чтобы Иосифу было удобно брать их для игры с Иисусом. Лица всех персонажей освещены теплыми, счастливыми улыбками, естественными в этой сцене семейных утех. И вместе с тем картина бесконечно более значительна, чем простая зарисовка невинных человеческих радостей. Напряженность движений фигур, резкие, таинственные перепады света и тени как бы раздвигают ее рамки, увеличивают масштаб. Зритель невольно чувствует, что за скромной сценой стоит некая огромная сила. Кажется, вся вселенная соучаствует в этой незатейливой игре с младенцем и наполняется теплом и радостью.

Видимо, не случайно картины Поццо на священные сюжеты дышат такой искренностью, таким пафосом. Ибо уже с юности его влекут к себе монашеские идеалы. Вскоре после того, как он расстался со своим вторым учителем и проработал некоторое время ради средств к жизни по заказам одного мецената, Андреа решает оставить мирскую суету и поступить в нищенствующий монашеский орден кармелитов. Но лишения нищенствующей братии оказались не по плечу слабому здоровьем художнику. Это, однако, не охладило его рвения, а лишь заставило перейти к иезуитам. 23 декабря 1665 года он становится послушником в миланской коллегии Сан-Феделе и отправляется согласно общему правилу в Геную для подготовки к постригу. Вернувшись в Милан, он мечтает совсем оставить искусство и всецело посвятить себя религии. Однако монах не властен распоряжаться своей судьбой. Ее решает монастырское начальство. Посоветовавшись с живописцем Луиджи Скарамуччья, которому было показано несколько картин Поццо, отцы иезуиты велели молодому послушнику продолжать свои художественные занятия.

Вскоре Андреа обратил на себя всеобщее внимание праздничной декорацией коллегиатской церкви Сан-Феделе. Его посылают в Венецию и в Геную, где он копирует произведения великих художников прошлого и своих знаменитых современников. К услугам мастера начинает прибегать сам генерал ордена иезуитов Олива, причем — для исполнения заказов важнейших особ, таких, например, как дон Ливио Одескальчи, племянник папы Иннокентия XI.

Только 2 февраля 1675 года поглощенный бесконечными заказами художник принимает, наконец, постриг. Но напрасно коллегия Сан-Феделе надеялась заполучить его обратно. Олива не отпускает его от себя, кроме как для исполнения своих поручений, и в 1681 году берет мастера с собой в Рим. Здесь, однако, события поначалу разворачиваются несчастливо для Поццо. Спустя месяц по прибытии в Рим, 26 ноября 1681 года, Олива скончался, и о художнике все забывают. Он вынужден трудиться на кухне, собирать подаяние, прислуживать клирикам. Лишь спустя почти полгода новый генерал ордена иезуитов Карло ди Нойельс вновь поручает ему ответственное дело: украсить фресками коридор перед покоями св. Игнатия, основателя ордена.

И вновь заказы владетельных особ и богатых городских магистратов сыплются на мастера, как из рога изобилия. А он по-прежнему, стремясь исключительно к религиозному самоуглублению, всячески старается уклониться от них. Степень популярности Поццо в этот период и его отшельнические настроения замечательно видны в ярком эпизоде его жизни, связанном с савойским герцогом Витторио Амадео II. Художник настолько не хотел исполнять заказ этого государя, что не внял даже просьбам самого генерала ордена и просил защиты у папы. Герцог же так желал заполучить мастера к себе, что даже дважды собственноручно писал ему и неоднократно посылал к папе посольства. Не добившись своей дипломатией никаких результатов, герцог пришел в ярость и стал преследовать иезуитов в своих владениях.

Вскоре Поццо исполняет свои крупнейшие работы в Риме, в первую очередь, оформляет церковь св. Игнатия и выступает как теоретик с двухтомным трактатом «Живописная архитектурная перспектива», который выдержал множество изданий и в настоящее время существует даже на китайском и некоторых африканских языках. Слава художника достигает общеевропейских масштабов. Он строит и пишет в разных итальянских землях, а последние шесть лет своей жизни проводит в Вене при дворе кайзера Леопольда I. Здесь после смерти Поццо в его честь была отчеканена памятная медаль.

Среди созданий Поццо наиболее поражают воображение его росписи сводов различных храмов и прежде всего церкви св. Игнатия в Риме. Здесь зритель видит в резком ракурсе уносящиеся вверх роскошные высокие аркады, украшенные колоннами, и разверзшуюся над ними бездну, где вольно парят сотни фигур небожителей — апостолов, святых, ангелов. Убедительность передачи архитектуры и множества тел в бесконечном разнообразии поз и поворотов, то одиноких, то сплетающихся в целые гирлянду, кажется ошеломительной. Но этим не исчерпывается достоинство изображений. Изумляет не столько сила иллюзии, созданной художником, сколько величественность начертанной им картины: безграничность пространства, преисполненность его энергией, движением, свободой, праздничное великолепие и мощь архитектурны. И, в самом деле, неверно было бы думать, что мастер пытался создать некую обманку, которой бы поверили глаза посетителей храма. Люди XVII века были не настолько наивны, чтобы не знать, что над стенами храма располагается крыша, а уж затем небеса, где не увидишь ничего иного, кроме птиц да звезд. И самому художнику было важно, чтобы пораженный достоверностью созданного им видения зритель не забывал одновременно, что перед ним живописное произведение, условный образ невидимого мира. Неотличимость иллюзии от реальности сделала бы изображение грубым, нелепым, смешным. Но, будучи живым и вместе условным, вещью и образом, оно обращается не только к очам, но и к сердцу зрителя, являет себя дерзновением человеческого воображения, полетом смелой мечты. И то, что впечатляет у Поццо, это неудержимость его мечтаний, их грандиозный космический размах, их роскошные формы. Рассматривая росписи сводов церкви св. Игнатия, невольно вспоминаешь слова одного писателя о секрете быстрых успехов иезуитского ордена в Европе: иезуитские церкви были пышными дворцами, единственными, куда мог попасть бедняк во время своей земной жизни. Не следует только забывать, что это великолепие, по мысли иезуитов, было отблеском, предвкушением небесного блаженства. В этой символике — основа силы их искусства. Именно им питалось мистическое воображение Поццо.

Г. ГРИБКОВ

 

Художественный календарь. Сто памятных дат. М., 1984. 

ПОДЕЛИТЕСЬ ЗАПИСЬЮ

---