215 лет со дня рождения английского поэта Альфреда Теннисона

6-го августа в 1809 году родился английский поэт Альфред Теннисон

 

«Я сейчас наверху,— сказал как-то Теннисон в зените своей литературной славы.— Но я опущусь вниз, опущусь вниз… Действие и противодействие». Поэт оказался прав. Едва ли не беспримерные в истории английской поэзии признание и популярность Теннисона во второй половине его жизни сменились вскоре после смерти воинственным неприятием молодых поколений. Только в последние десятилетия все более утверждается взвешенная оценка его творчества, свободная как от безотчетного поклонения, так и от полемического нигилизма.

Первое, что бросается в глаза даже при беглом знакомстве с наследием Теннисона,— это неожиданное сочетание почти исключительного тематического, жанрового, стилистического и метрического разнообразия его стихов с совершенно неизменным эмоциональным настроем. «Чувство, владевшее мной с детства, я еще мальчиком назвал «страстью к прошлому»,— вспоминал Теннисон.— И поныне только расстояние чарует меня в ландшафте, живописи и прошлом, а не реальное настоящее, в котором я существую».

Эта «страсть к прошлому», элегическая печаль по безвозвратно ушедшим дням, пронизывающая поэзию Теннисона от мальчишеских опытов до последних созданий, менее всего объяснима биографией. Детство — время, к которому человек чаще всего обращается с ностальгическими воспоминаниями,— было едва ли не самым мрачным периодом в жизни поэта.

Альфред Теннисон рос в доме скромного приходского священника, расстроившего свое душевное здоровье в тщетных попытках обеспечить одиннадцати детям мало-мальски приличное содержание. Депрессия сменялась у него приступами острого безумия, когда никто из домочадцев не чувствовал себя в безопасности. Болезнь Теннисона-старшего была тем трагичней для близких, что был он добрым и благородным человеком, любящим отцом. Именно он первым оценил поэтический дар Альфреда и определил его, невзирая на почти нищенское существование, которое влачила семья, в Кембриджский университет.

В студенческие годы Теннисон близко сходится с талантливым критиком Артуром Хэллэмом, который становится духовным наставником и ближайшим другом поэта. (Еще больше связала друзей помолвка Хэллэма с сестрой Теннисона Эмили.) По-видимому, их настроения тех лет включали и элемент политического бунтарства. В 1830 г. Теннисон и Хэллэм отправляются в Испанию с деньгами, собранными в Англии для восставших республиканцев. Затея была авантюрная, но риск — более чем реальный. Попадись молодые англичане королевским войскам, они, несомненно, были бы расстреляны на месте. К счастью для британской поэзии, все кончилось благополучно, и Теннисон вернулся в Кембридж, потрясенный «кровожадностью» повстанцев и навсегда излеченный от радикальных увлечений.

В эти годы складывается литературная позиция Теннисона— романтическая позиция непризнанного гения. Для такого ощущения у поэта были основания. Он был кумиром группы возглавлявшихся Хэллэмом молодых кембриджских интеллектуалов, оживленно обсуждавших, в чем Теннисон превосходит Мильтона, а в чем уступает ему. С другой стороны, ведущие критики того времени встречали его первые книжки сочувственными, но сдержанными и не лишенными иронии рецензиями. А издание 1833 г. вызвало оскорбительный разнос Дж. Крокера в журнале «Эдинбургское обозрение». Этот отзыв можно было бы воспринять как похвалу, поскольку Крокер был известен, прежде всего, грубой бранью, с которой он полутора десятилетиями раньше обрушился на Китса. Но Теннисон, крайне болезненно относившийся к любой критике, принял эти нападки исключительно близко к сердцу. За 9 лет, продолжая на редкость интенсивно создавать новые произведения и совершенствовать старые, он не отдал в печать ни единой строчки.

В том же 1833 г. в жизни Теннисона произошло событие куда более трагическое. Во время заграничной поездки неожиданно умер Хэллэм. Когда эту весть сообщили поэту, он почти сразу же, выйдя из комнаты убитой горем Эмили, начал сочинять стихи, посвященные памяти Артура. Это было начало лучшего произведения Теннисона: поэмы «In memoriam А. А. X.».

Боль невозвратимой потери, сознание роковой нелепости, обрывающей человеческую жизнь в самом расцвете, скорбь об умершем друге, горечь от рухнувшего счастья сестры, слабая надежда на грядущее свидание в лучшем мире — все это оказалось идеально созвучным настрою лирики Теннисона. Судьба с жестокой щедростью предоставила поэту материал, в котором он мог раскрыть свой меланхолический дар. И Теннисон на этот раз с интуицией настоящего мастера не доверился первому порыву, а шлифовал и отделывал свою небольшую поэму на протяжении 17 лет. И даже выпустив в 1842 г. новую книгу стихов, он не включил туда ни одного написанного к тому времени фрагмента «In memoriam».

Возвращение Теннисона в поэзию вызвало в литературных кругах подлинную сенсацию. О своем «восхищении истиной и красотой» его стихов писал Диккенс. Чарлз Кингсли назвал Теннисона «единственным великим из живущих поэтов», а Эдгар По и того более — «благороднейшим из когда-либо живших поэтов». Особенно восхитила По изысканная инструментовка стиха. Он писал, что Теннисон «видит ухом» — похвала достаточно выразительная в устах автора «Ворона» и «Колоколов». И все же имя Теннисона еще было окружено ореолом непризнания. Будущий премьер-министр Англии Гладстон отозвался о Теннисоне так: «Хотя и установлено, что он прекрасный и даже великий поэт, он едва ли может стать популярным и всегда будет голодающим». Трудно представить себе менее точное предсказание.

Всеобщую славу принесла Теннисону публикация в 1850 г. «In memoriam». Это был тот нечастый случай, когда успех вполне отвечал художественным достоинствам произведения. В поэме 134 маленьких стихотворения, написанных одним размером об одном и том же. И все же Теннисону удается избежать монотонности благодаря тончайшему, почти неуловимому варьированию нюансов чувства и ритмических модуляций. Гармония «In memoriam» заключена в богатстве оттенков и обертонов, подчиненных единому настроению и единому замыслу.

Теперь ведущее положение Теннисона в английской поэзии не вызывало сомнений. И, когда в том же 1850 г. после смерти Вордсворта освободилось место поэта-лауреата, принц-консорт Альберт без труда убедил свою жену, королеву Викторию, отдать его Теннисону. Незадолго до этого поэт женился. Он достиг общественного, материального и. семейного благополучия. Неудивительно, что все это не пошло на пользу стихам.

Лауреатство Вордсворта было наградой за угасший талант. Теннисон же был в расцвете сил, ему предстояло создать еще много превосходных произведений, но в избранном ключе поэт уже достиг вершин, а разнообразить свою палитру не мог или не стремился.

Новыми в поэзии Теннисона оказываются лишь нотки казенного патриотизма. Его «Атаку легкой кавалерийской бригады под Севастополем» читают британским солдатам, осаждающим город. Раненые британцы в крымских госпиталях вырывали друг у друга листки с текстом «Атаки…». Против всяких ожиданий, это — отличное стихотворение. Рука мастера высочайшего класса не подводила Теннисона почти никогда. Она видна и в монодраме «Мод», и в «Королевских идиллиях», огромном цикле поэм на средневековые темы. И все же для автора «In memoriam» и стихотворений 1842 г. все это несомненный спад. Лишь в некоторых маленьких лирических стихотворениях еще звучал прежний Теннисон.

Между тем его популярность все росла. Стихотворная повесть «Энох Арден» разошлась фантастическим тиражом в 40 000 экз. Ее герой, рыбак, вернулся в родной поселок, где его считают умершим, и застал свою жену замужем за своим другом. Не желая разрушить чужое счастье, Энох, никем не узнанный, поселяется поблизости и открывает свое имя только перед смертью. Повесть кончается роскошным погребением, которое устраивает герою пораженный его благородством поселок. Даже великолепный теннисо-новский стих не спасает всю историю от налета сусальной пошлова-тости. Непризнанный гений перерождался в расхожего идола.

Он был уже очень богат. Его именем было названо озеро в Новой Зеландии и скала за Северным полярным кругом. Королева, утешавшаяся после смерти мужа чтением Библии и «In memoriam», назвала его «величайшим, чистейшим и лучшим из людей». На его роскошной вилле гостили Дарвин и Гарибальди, Рёскин и Генри Джеймс. Он стал национальным достоянием и символом викторианской Англии — и предметом неистощимых нападок молодых поэтов.

Однако при жизни Теннисона нападки эти звучали еще довольно сдержанно. Лидер нового поэтического поколения Чарлз Суинберн, написавший на лауреата язвительную пародию, заметил, что «никому, кроме себя, не позволит смеяться над Теннисоном». Он тринадцатилетним мальчиком прочел «In memoriam» и никогда не мог забыть впечатления. Для тех же, кто был еще моложе, реальностью детства был насаждаемый сверху культ Теннисона. И после смерти поэта волна раздражения вырвалась наружу. Иначе и не могло быть. Фигура официального меланхолика, обсуждающего с королевой тщету всего земного и пишущего по заказу шовинистические стихи, заслонила поэтические достижения, мешая его критикам быть объективными. Те же, кто пытался защитить Теннисона, подчеркивали, что это был «мрачный, несчастный мистик» — комплимент сомнительный и неточный.

Влиятельный поэт и критик Уильям Оден, оценив формальные достоинства стихов Теннисона, счел нужным оговориться, что тот был «самым тупым из английских поэтов». «Не было ничего, чего бы он не знал о меланхолии,— добавил Оден,— и не было почти ничего, что бы он знал о чем-нибудь другом».

Начало «реабилитации Теннисона» положил замечательный поэт и мыслитель Томас Элиот. В статье об «In memoriam» ему удалось увидеть тот глубинный философский и нравственный смысл, который стоит за меланхолической музыкальностью теннисоновского стиха: «Он жил в эпоху, обладавшую острым чувством времени, казалось, что происходят важные события: строились железные дороги, делались открытия, менялось лицо планеты. Это было время… не державшееся за вечные истины о человеке и боге, жизни и смерти. На поверхности Теннисон двигался вместе с временем, и ему было не за что ухватиться, кроме своего уникального и безукоризненного слуха на звуки слов. Но здесь он обладал тем, чего больше не было ни у кого». Именно эта приверженность вечному искусству во враждебную для него эпоху и сделала Теннисона, по мнению Элиота, «грустнейшим из английских поэтов, самым инстинктивным бунтарем против общества, в котором он был самым преуспевающим конформистом».

А. Зорин

 

Памятные книжные даты. М., 1984.

ПОДЕЛИТЕСЬ ЗАПИСЬЮ

---