«УЧИТЕЛЬ И УЧЕНИК» — беседа профессора Виктора Монюкова и актера Александра Курского (газета «Вечерняя Одесса», 1974-й год)

Эта беседа или интервью была размещена в газете «Вечерняя Одесса» в феврале 1974-го года. Времени прошло уже много, но почитать это очень интересно и познавательно. Это был иной, другой театр — театр советский, театр со своей этикой, своими принципами и самое главное обратите внимание на отношения между учителем — Виктором Карловичем Монюковым и его учеником — тогда еще недавно выпускником Школы-студии МХАТ Александром Курским. Обратите внимание на то, как внимательно относился к творческой судьбе своих учеников Виктор Карлович Монюков.

УЧИТЕЛЬ — заслуженный деятель искусств РСФСР, профессор школы-студни МХАТ ВИКТОР КАРЛОВИЧ МОНЮКОВ.

УЧЕНИК — актер русского драматического театра им. А. Иванова, выпускник школы-студии МХАТ 1971 года АЛЕКСАНДР КУРСКИЙ.

Одесское отделение Украинского театрального общества начало осуществлять интереснейший план — знакомить воспитателей актеров, педагогов с театральной актерской практикой их учеников. Так, после почти двухлетней разлуки, встретились В. К. Монюков и А. Курский. Одну из бесед организовала наша редакция.

А. КУРСКИЙ:

— Вряд ли можно сказать, что, окончив институт, я реально представлял себе самого себя, свои возможности. Понимал, что у меня замечательный педагог, которому не то чтобы полностью, а — я бы сказал — истово доверял. Ощущал, что все четыре года он «открывал» во мне меня. Давал самые неожиданные задания. Чтобы к диплому попасть в самую точку: предложить роль, где бы я раскрылся. Вспоминаю себя в «Сирано», в «Русских людях» Константина Симонова, в современной итальянской пьесе, в партизанской пьесе Леонова. На нашем актерском языке это называется — «лирико-драматическое амплуа». Или. как чаще с полуулыбкой мне говорили — интеллектуальный герой.

В. K. МОНЮКОВ:

— Саше об этом говорить неудобно, но я об этом сказать должен: все четыре года в студии он был всеобщим любимцем. Нас восхищали его человеческие качества, которые, как мы тогда уже понимали, выдержат все испытания театром, а это, поверьте, отчаянный искус, — он предъявлял к себе всегда огромные, я бы даже сказал, максималистские требования, был честен, скромен и фанатично влюблен в театр. Вообще-то, слово «фанатично» не очень с ним вяжется, он человек интеллектуального склада. Но в отношении к театру — он забывает все боли, все горести, им он живет. в нем он видит смысл самого себя.

Честно признаюсь, что его открытость вызывала в нас, в педагогах, и тревогу. А справится ли он с перипетиями реальных взаимоотношений, с той драматургией, которая называется жизнью театра. И все же надеялись — справится. Он очень коммуникабелен — и на сцене чувствует партнера, а это очень важно, и в жизни легко, эмоционально вступает в контакты.

Что же касается актерского амплуа — тут Саша прав: мы выпускали его из студии актером на лирико психологические роли. Публицистика — как нам казалось — ему категорически противопоказана.

А. КУРСКИЙ:

— И вот приезд в театр. Начало работы. И главный режиссер театра Виктор Maксимович Стрижев предлагает мне острохарактерную поль в спектакле «Тогда в
Севилье». Это «вахтанговская» роль по своей откровенной театральности. А затем — Карандышев в «Бесприданнице», которою поставил у нас М. А. Ошеровский.

В. К. МОНЮКОВ:

— Сейчас вам покажется, что я себе противоречу. Но, когда я увидел Сашу в роли Карандышева, я не удивился. Понял: это то самое, к чему мы его готовили. Процесс становления личности сложен — это понятно всем. Процесс выработки амплуа — отражение становления личности — не менее сложен.

Актер Александр Курский встретился с режиссером совсем другой школы, чем та, к которой привык. И эта встреча высекла искру— новый способ самовыражения. Я уже говорил об открытости Саши, о его способности доверять режиссеру, увлекаться режиссером. Он поверил Ошеровскому — и органично выполнил его требования. Но… при этом он пытается не изменять и своей школе. Каждому движению он ищет — я это вижу — психологическое оправдание. Ошеровскому нужно, чтобы здесь актер бежал — этого требует ритм, рисунок его спектакля. Саша действительно бежит, но одного указания — бежать — ему мало. Он ищет и, что самое главное, каждый раз находит трактовку поступка, мотивировку движения. Иначе бы он Не мог играть.

Что же касается драматического темперамента, который вдруг (да, признаюсь, вдруг!) я увидел у человека, с которым четыре года ежедневно работал, то я отношу это к чуду реального театра, который раскрывает возможности человека и актера, который, конечно, больше, чем любая школа.

А. КУРСКИЙ:

— У меня ощущение, Виктор Карлович, как будто я Вас в чем-то подвел…

В. К. МОНЮКОВ:

— Можно было бы сказать иначе. А может быть, мы тебя в чем-нибудь подвели. Но уверен — тут нет ни первого, ни второго. Ведь все, что от тебя потребовала новая роль — вся техника, почти цирковая пластика — все это ты освоил в школе. Тогда это тебе было вроде бы ни к чему. А оказалось, что сейчас необходимо. Думаю, что мы оба должны радоваться тому, как ты «самовыразился».

А. КУРСКИЙ:

— Вы уже говорили, что я поверил режиссеру в «Бесприданнице», и поэтому Вам кажется удачным мое решение. Ведь когда-то я представлял Карандышева совсем иначе. А тут интересный замысел — пьеса о предательстве: ведь все и всех тут действительно предают. Предается любовь, человечность. И когда я поверил трактовке, зажегся ею, ощутил, что это пьеса и про меня — тогда я сумел сыграть.

В. К. МОНЮКОВ:

— Спектакль «Бесприданница» прежде всего воспринимается как спектакль ясной режиссерской устремленности и яркой творческой фантазии. Сразу ощущаешь, что это не экспромт, что замысел спектакля давно выношен. И этот замысел не уводит от А. Островского, а талантливо его раскрывает, лишая ложной красивости (тут очень помогает точно найденное оформление).

Все это меня устраивает. И все же…

Мне кажется, Саша, что и вы увидите это со временем, сейчас вы увлечены, вы «в спектакле», и ваша восторженность не только естественна, она, пожалуй, необходима, — так вот, в спектакле произошла путаница в средствах выражения. А они у каждого жанра свои. Мне кажется, режиссер хотел осуществить «мюзикл» — и не решился, не довел до конца замысел. А тогда на месте был бы и «балет», и арии Паратова… Можно ли из Островского делать мюзикл? Конечно, можно — ведь сделали блестящий мюзикл по «Свадьбе Кречинского» Сухово-Кобылина.

Так что У меня претензии не к решению спектакля, не к замыслу. А к тому, что замысел не осуществлен до конца.

А. КУРСКИЙ:

— Так неужели будущее драматического театра в мюзикле?

В. К. МОНЮКОВ:

— Что ты, это было бы ужасно грустно — сводить все многообразие возможностей к одному жанру. Будущее театра я вижу в актере. За последние годы я не раз бывал на конгрессах Международного института театра, ставил спектакли в ФРГ, читал лекции в США, только недавно вернулся с Кубы, где провел 40 дней. Везде театр, пройдя путь формотворчества (а это тоже было очень важно), вновь, уже на новом витке, возвращается к актеру.

Режиссер есть и в кино, и в телевидении. Цвет, объем, стерео. звук. Единственно, что может противопоставить театр своим конкурентам — соучастие в живом, сиюминутном творчестве актера. Театр уйдет из огромных залов. Будет много маленьких театров, где актер окажется приближенным к зрителю. Живой человек будет следить за игрой живого человека. И это — важно. Актерская игра — это непреходящая ценность.

Диалог записал корреспондент «Вечерней Одессы»

Е. ГОЛУБОВСКИЙ

газета «Вечерняя Одесса», 13 февраля 1974 года

 

Эта газетная вырезка из архива актера Московского Нового драматического театра Александра Абрамовича Курского. Большое спасибо Александру Абрамовичу за возможность публикации материалов из его архива. 

ПОДЕЛИТЕСЬ ЗАПИСЬЮ

---