125 лет со дня рождения Рубена Симонова

1-го апреля исполняется 125 лет со дня рождения советского актера и режиссера Рубена Николаевича Симонова (1899-1968). К этой дате публикуем очерк о творчестве Рубена Симонова. 

P. Н. Симонов начинал свою актерскую жизнь в Третьей студии МХАТ, под руководством Е. Б. Вахтангова, играл в его спектаклях «Чудо святого Антония», «Свадьба», «Принцесса Турандот». Талантливый и верный ученик Вахтангова, он с 1924 года — режиссер, а с 1939 года и до самой смерти — главный режиссер Театра им. Евг. Вахтангова. В 1928— 1937 годах Симонов руководил одновременно театром-студией, носящей его имя.

Многие образы, созданные Симоновым, остались в летописях советского театра. Это — Труффальдино и Панталоне («Принцесса Турандот» Гоцци), Костя-Капитан («Аристократы» Н. Погодина), Бенедикт («Много шума из ничего» Шекспира), Сирано де Бержерак в одноименной пьесе Ростана, Доменико Сориано ( «Филумена Марту рано» Де Филиппо).

Первая режиссерская работа Симонова — водевиль «Лев Гурыч Синичкин» Д. Ленского (1924). Крупным событием сценической Ленинианы стал спектакль «Человек с ружьем» Н. Погодина (1937) с Б. В. Щукиным в роли В. И. Ленина. К лучшим постановкам Симонова принадлежат также «Интервенция» Л. Славина (1933), «Фронт» А. Корнейчука (1942), «Мадемуазель Нитуш» Эрве (1944), «Живой труп» Л. Толстого (1962), «Конармия» по Бабелю (1966), «Варшавская мелодия» Л. Зорина (1967).

P. H. Симонов ставил оперные спектакли в Большом театре, преподавал в Театральном училище имени Б. В. Щукина.

В 1967 году за постановки пьес классической и советской драматургии на сцене Государственного академического театра им. Евг. Вахтангова народный артист СССР P. Н. Симонов был удостоен Ленинской премии.

Рубен Симонов был насмешлив и играл королей. Природная грация предназначила его на блестящие романтические роли. Он играл королей-авантюристов, королей-жуликов и королей-поэтов. Короли трагедии, комические короли, короли сказки обозначили границы неожиданного амплуа этого более чем современного мастера. В чеховской «Свадьбе», поставленной еще Вахтанговым, Симонов сыграл грека кондитера Дымбу — смешного важного короля «по кондитерской части». Он мог бы сыграть короля чистильщиков сапог или же короля мусорщиков. Симонов играл прожигателей и певцов своей жизни, обаятельных циников с острым умом и насмешливыми глазами, видевших в жизни блестящую и радостную игру. Тягостная скука существования была бы им ненавистна. Но, кроме того, Симонов играл гордых людей, чье положение — не привилегированное, но беззащитное — вынуждало принимать важные королевские позы. Короли Симонова были королями в собственных глазах. В чужих глазах они были париями. Страстное желание быть королем жизни, а не ее пешкой составляло патетическую основу почти всех симоновских ролей. Играл же Симонов иронично, с холодной точностью в деталях. Дразнящее обаяние симоновской игры проистекало отсюда. Какой волнующей и какой смелой может быть ироническая игра Симонова, мы поняли, когда увидели Доменико Сориано в спектакле «Филумена Мартурано». Одинокий старик, бывший король неаполитанских ночных похождений — симоновский дон Доменико был фигурой бесконечно смешной, увлекательной и драматичной. Симонов играл одновременно и персонаж трагедии и персонаж оперетты. Он сыграл комического опереточного короля и неаполитанского короля Лира. С присущей ему дерзкой парадоксальностью и виртуозным мастерством он сближал приемы театральных жанров, наиболее далеко отстоящих друг от друга. Он следовал вахтанговской традиции, родившейся еще в «Турандот», и собственному призванию, которое позволило сыграть Клавдия в шекспировской трагедии и блистательно поставить «Мадемуазель Нитуш». В пьесу Де Филиппо, многими чертами связанную с послевоенным итальянским неореализмом, Симонов внес блеск игры и пронзительность романса. Он внес в эту скромную пьесу столичную элегантность, отточенную эксцентрику и психологическое остроумие. Подтекст роли он выразил музыкально. Песенка «О, как мне скучно, скучно, скучно», пропетая негромкой скороговоркой, наполнила спектакль лирикой, свободой и мучительным смыслом. Когда, пропев песенку, Симонов произносил слова: «Умер, именно умер. Дон Мими Сориано не существует!» — реплика звучала подобно фразе «Король умер».

У Симонова был особенный голос — точно со старинной заигранной граммофонной пластинки. Голос Симонова звучал откуда-то издалека, но в нем жил ритм, жила музыка, жило напряжение жизни. Глуховатый, почти без обертонов, почти неподвижного тембра, зато изумительно подвижный ритмически и интонационно, голос Симонова высекал искры даже из слов умерших или же мертворожденных. «Сирано де Бержерак» в исполнении Симонова был таким чудом живого прочтения неживого поэтического текста. Шестистопный ямб пьесы заиграл у Симонова так, как если бы перевод был сделан не Щепкиной-Куперник, но Маяковским. Звонкий стих окрасился горечью. Вялая строка членилась на острые, нервные ритмические доли. Ямб-шезлонг, располагавший к удобству, стал ямбом-лесенкой, по которой вверх, вниз, снова вверх, снова вниз взлетала и падала оземь симоновская скороговорка. Далекая юность артиста — лестницы-станки на сцене — оживала в спектакле, где не было станка, где Симонов двигался мало, а больше стоял. Станком был стих, салонный ростанов-ский стих Щепкиной-Куперник. «Сирано де Бержерак» был ярким спектаклем, хотя и не лишенным противоречий. Режиссура Охлопкова и игра Симонова совпадали далеко не во всем. Охлопков строил спектакль на фразе «Дорогу гвардейцам-гасконцам!». Охлопков любил красивые фразы, любил героическую патетику, любил, чтобы ей уступали дорогу. Охлопков верил, что гасконцам в жизни и в искусстве открыты пути. На этой вере — или на этой иллюзии — возводилось чуть бутафорское здание охлопковской праздничной режиссуры. Роль Симонова была драматичней спектакля Охлопкова. Сирано Симонова был немолод, и он был умнее, чем то допускалось режиссерским решением. Симонов играл гвардейца-гасконца, которому закрыта дорога и который никогда не забывает об этом. Симонов играл поэта красивой и дерзкой фразы, который знает, что она может ранить лишь его одного. Французский блеск Симонов дополнил нефранцузским угрюмством. Радость игры — солдатской грубоватостью выходок и манер. В «Сирано де Бержераке» раскрывалась площадная эмоциональная сторона дарования этого изысканного артиста. То дерзкое, что жило в душе Симонова, что слышалось в пении симоновского Бенедикта и в истерике симоновского Кости-Капитана, вырывалось наружу в одиноких выходках симоновского Сирано, солдата-фронтовика, вернувшегося в праздничный тыловой город. Больше всего в мужчине Симонов ценил храбрость. Смолоду сам он был насмешливым храбрым артистом. Под старость в сказке Маршака он сыграл доживающего свой век царя, в котором все умерло, кроме страха смерти. Коронованных властителей жизни Симонов изображал саркастически. Смельчаков, бросавших им напрасный вызов, не осмеивал, но воспевал. Сумрачный Сирано Симонова был враг королей, как и солнечный Бенедикт. Враг королей — романтический спутник Рубена Симонова, короля-артиста.

Из ст.: В. Гаевский. Памяти Сирано. — «Театр», 1969, № 6.

Лит.: Р. Симонов. С Вахтанговым. М., 1959;

П. Марков. Театральные портреты. М.—Л., 1939;

Театр им. Евг. Вахтангова. 20 лет. М., 1946;

Рубен Николаевич Симонов. — «Театр», 1969, № 6;

Государственный академический театр имени Евг. Вахтангова. Пятьдесят сезонов. 1921—1971. М., 1971.

Театральный календарь на 1974 год. М., 1973. 

Данный материал является некоммерческим и создан в информационных, научно-популярных и учебных целях. Указанный материал носит справочно-информационный характер.

ПОДЕЛИТЕСЬ ЗАПИСЬЮ

---