В 2024-м году исполняется 515 лет со дня рождения итальянского живописца Николло дель Аббате (1509-1571). Публикуем очерк о творчестве итальянского художника.
Второе десятилетие XVI века было переломным временем в развитии художественной культуры итальянского Возрождения. До сих пор мастера стремились к естественности изображений, верности природе, к созданию героического идеала гармонически развитой человеческой личности. И в конце XV—начале XVI столетия эта задача была окончательно решена, прежде всего — в творчестве Леонардо да Винчи, Рафаэля и Микеланджело. Но на смену ей тут же приходит другая: освободить взгляд художника на мир от призмы героического идеала и искусственной гармонии, увидеть жизнь во всей ее драматической пестроте, так сказать, глазами частного человека с его неповторимыми личными переживаниями. Субъективный подход к изображению постепенно все более начинает вытеснять прежнее понятие естественности, достигавшейся с помощью постижения анатомии и законов перспективы; собственный стиль художника — его «манера» — начинает цениться превыше всего. Так возникает новое направление в итальянском искусстве — маньеризм,— господствовавшее в нем до конца XVI столетия. Одним из наиболее выдающихся мастеров этого направления был Никколо дель Аббате.

Никколо родился в семье живописца Джованни дель Аббате, у которого он и брал свои первые уроки. Позднее отец послал мальчика совершенствоваться в ремесле в мастерскую скульптора Антонио Бегарелли. Не исключено также, что некоторое время он учился у великого Корреджо. Но, видимо, Никколо обладал романтическим характером, так как неожиданно решил оставить профессию живописца и обратиться к военному поприщу. Намерение свое он исполнил, однако, к счастью, в 1537 году снова вернулся к живописи. В родном городе, Модене, он стал помогать Альберто Фонтана, прежнему товарищу по мастерской Бегарелли, в украшении мясных лавок. А в 1546 году при работах в городском магистрате Модены уже, наоборот, Фонтана выступает в качестве помощника Никколо, который написал здесь фрески на сюжеты из римской мифологии и истории. Кроме того, в Моденском герцогстве Никколо исполнил еще множество произведений, среди которых наиболее знамениты росписи дворца Скондиано на сюжеты из поэм Ариосто и «Энеиды» Вергилия. Вскоре художник получает приглашение приехать в Болонью, где его слава еще более крепнет. Здесь он украсил фресками палаццо Торфанини и палаццо Поджи; и работы эти были столь замечательно выполнены, что известнейшие мастера живописи восхищались ими, а поэты посвящали им свои стихи.
В начале 50-х годов XVI века французский король Генрих II, по совету своего придворного художника Приматиччо, пригласил Никколо дель Аббате на работу во Францию, куда тот и прибыл в 1552 году. Приматиччо также был выходцем из Италии и выдающимся живописцем маньеристического направления. Во Франции он находился по крайней мере с 1531 года, но, очевидно, каким-то образом имел возможность познакомиться с произведениями Никколо, которые произвели на него глубокое впечатление.

Во Франции Никколо первым делом исполнил портреты королевской четы, за что был удостоен пожизненной пенсии. Окрыленный успехом, он решил совсем поселиться здесь и вскоре вызвал к себе жену с тремя сыновьями — Джулио, Кристофоро и Камилло. Художник участвовал в обширных работах по украшению дворца Фонтенбло, где написал многочисленные фрески, в основном по рисункам Приматиччо, который сделал его своим главным помощником. Трудился он и в других различных дворцах Франции.
В конце жизни Никколо дель Аббате удостаивается почетных заказов от парижского муниципалитета. Ему было поручено украсить город к большим празднествам, организованным по случаю въезда в Париж французского короля Карла IX и его жены Елизаветы Австрийской 5 марта 1571 года. В связи с этими торжествами на городских площадях Никколо воздвиг великолепные триумфальные арки и, кроме того, написал шестнадцать больших картин на сюжеты произведений Ронсара и Дора для большого зала епископии. В этих работах художнику помогал его сын Камилло.

В чем же заключаются особенности «манеры» Никколо, которые так пленяли его современников? Прежде всего это исключительные колористические достоинства его произведений. Недаром художник был уроженцем Эмилии, одной из северных областей Италии, исстари близких по духу соседним европейским странам Германии и Франции. Здесь еще недавно процветало готическое искусство, в церквах по-прежнему сияли волшебными красками витражи, сказочным великолепием красок поражали миниатюры французских и немецких рукописей. Эти колористические традиции во многом сохранились и в искусстве Северного Возрождения. На них, несомненно, опирался и Никколо дель Аббате, каждое произведение которого, как бы ни был прост его сюжет, выглядит необычайным, роскошным красочным видением. Конечно, в отличие от готических мастеров, в выборе цветов Никколо руководствовался вовсе не их отвлеченной символикой, а естественной окраской предметов. Однако в природе он подмечал прежде всего столь исключительные цветовые сочетания, которые граничили с невиданным и небывалым. А по сравнению с колористическими решениями французских и особенно немецких художников того времени, порой также напоминавших фантастические виденья, произведения Никколо обладали южной звучностью красок, их благородной гармонией, негой и утонченным изяществом.

Кроме колористического дара, Никколо дель Аббате выделялся мастерством композиции. Все фигуры и пейзажные мотивы на его работах представлены в таком гармоническом согласии, наделены такой грацией и пластической выразительностью, что их хочется сравнить со сценами какого-нибудь великолепного балета. Особенно замечательно мастер умел слить воедино изображения различных пространственных планов, так что даже самый отдаленный мотив оказывался важным и действенным для создания целостного художественного впечатления: без него равновесие и динамика общего действия, важнейших событий, изображенных на первом плане, оказались бы нарушенными.
Все эти выдающиеся достоинства Никколо дель Аббате были оценены еще во время его работы в Италии. Недаром в сонете Агостино Карраччи, посвященном фрескам, которыми мастер украсил Палаццо Поджи в Болонье, говорилось, что здесь соединены гармония Рафаэля и возвышенность Микеланджело, правдивость Тициана и грация Корреджо. Однако во Франции все эти качества Никколо развились еще более. Чрезвычайно благотворно отразилось на нем влияние Прима-тиччо, и французская придворная культура оказалась для него самой подходящей средой. О том, каких высот достиг мастер во Франции, свидетельствует, например, его шедевр «Обращение Савла», картина, написанная около 1555 года, хранящаяся ныне в венском Историко-художественном музее. Сюжет этого произведения относится к одному из наиболее популярных в европейском искусстве. Ревностный гонитель христиан Савл по дороге из Иерусалима в Дамаск, куда он направлялся для организации новых преследований, внезапно был осиян светом с неба, так что от ужаса упал на землю. Таинственный глас поведал ему, что он ведет борьбу против самого бога, пелена спала с его глаз, и недавний гонитель вскоре превратился в выдающегося проповедника христианства, апостола Павла.

Цельность и сила, с которыми Никколо раскрывает мотив чудесного обращения, совершенно исключительны. Казалось бы, какое отношение к падению Савла может иметь дальняя пейзажная панорама с видом Дамаска и замыкающей ее грядой скалистых гор? Не более чем сюжетная подробность. Однако на картине венского музея стремительно сбегающие вниз линии пейзажа передают, как в глазах Савла, испуганного сверхъестественным светом, вдруг покосилась, зашаталась земля, отчего он и полетел с лошади. Вставший на дыбы скакун смотрит грозно, как разумное существо, показывая, что сама природа не может долее терпеть злодеяний гонителя. Он нависает над Савлом, оставляя под собой всю пейзажную панораму и достигая головой небес, отчего внезапность и сила падения всадника выглядят особенно ошеломительными. Голова и жест левой руки очутившегося на земле Савла обращены к исходящему с неба сиянию — он внемлет таинственному гласу, открывающему перед ним истину. При этом грозовое небо и земля на первом плане написаны сумрачными горячими цветами, как будто дышат суровым обличением совершенных Савлом беззаконий. Но ведь сцена представляет собой не только наказание, но и откровение. Поэтому крупное тело коня своей белизной вносит первую оптимистическую ноту в напряженный, тяжелый колористический аккорд первого плана, а свое окончательное разрешение он получает в прохладной голубой полоске дальних гор, словно символизирующих будущее прозрение Савла.
Г. ГРИБКОВ
Художественный календарь. Сто памятных дат. М., 1984.
Данный материал является некоммерческим и создан в информационных, научно-популярных и учебных целяхПОДЕЛИТЕСЬ ЗАПИСЬЮ