13-го января исполняется 125 лет советскому актеру Василию Васильевичу Ванину (1898-1951). Замечательному актеру посвящен наш небольшой очерк.
Четверть века, с 1924 по 1949 год, народный артист СССР Василий Васильевич Ванин проработал в Театре им. Моссовета. В этот театр (тогда он назывался Театром МГСПС) он пришел, имея солидный опыт характерного комического актера, приобретенный на сценах Тамбова, Рязани, Петрограда. Но именно здесь, в молодом коллективе, руководимом Е. О. Любимовым-Ланским, произошло его подлинное творческое рождение. Ванину суждено было стать одним из первых актеров, воплотивших на сцене образы людей новой, революционной действительности. Среди них: Братишка—матрос Ви-ленчук в легендарном спектакле «Шторм», старый шахтер Пацюк («Голос недр» Билль-Белоцерковского), народный полководец Чапаев (по повести Фурманова).
Острый сатирический дар Ванина с особой силой проявился в ролях Прохора Храпова («Васса Железнова»), Фаюнина («Нашествие»), Расплюева («Свадьба Кречинского»).
В 1950—1951 годах Ванин возглавлял Московский театр им. Пушкина.
Многие поколения зрителей хорошо знают Ванина-киноактера (Матвеев—«Ленин в Октябре» и «Ленин в 1918 году», Ефим Соколов— «Член правительства». Кочет — «Секретарь райкома» и др.).
Василий Ванин о работе над ролью Виленчука (Братишки) в спектакле Театра им. МГСПС „Шторм» (1925)
…Помню, как, читая роль Виленчука, я ловил себя на мысли, что мне все до мелочей знакомо в этом человеке, таком цельном, таком энергичном, таком сердечном. Немногие сохранили в памяти фамилию Виленчука, зато многие знают Братишку. С самого начала я чувствовал, что это слово должно к нему «пристать». Уж очень мало у этого человека было внимания к себе и очень страстным, очень горячим было его внимание к другим. Судьба каждого человека, которого Виленчук считал «своим», сливалась в его понимании- с судьбой молодого Советского государства. И себя он вполне заслуженно считал частью этого государства, каплей его крови.
Я знавал немало таких людей и горячо их любил.
Вообще никогда я не играл ни одной роли «умозрительно», никогда не основывался только на тех данных, которые может дать текст пьесы, книга, портрет, размышление, наконец. Мне всегда нужно знать человека, которого я играю. Не похожего человека, не такого, как этот, а именно этого, того самого, которого играю. Это не значит, конечно, что я копирую образ с некоего реального оригинала. Таких оригиналов должно быть множество. Но их главные, виденные мной, знакомые мне, прочувствованные черты должны слиться в моем воображении в один цельный и живой образ — только тогда роль может быть сыграна удачно.
Так и Братишка мой родился из многих и многих отстоявшихся, ярких впечатлений гражданской войны. Трудность этой роли заключалась в том, что у нее не было никакой сценической истории. Она вся была из жизни, ничего в ней не было от театра, от традиции, от актерского опыта. Легкость ее заключалась для меня в том, что этот человек очень был близок мне, дорог, очень был мной любим. И еще — я знал, что его появления ждали. Я знал, что сотни и тысячи зрителей будут рады, если я, актер, сумею правдиво, честно показать им их собственный прекрасный облик.
Роль Виленчука была для меня очень большой школой. Я сразу почувствовал, что здесь внешней характерностью не возьмешь, что нужно попросту зажить на сцене жизнью Виленчука, чувствовать его сердцем, смотреть его глазами. У Братишки — костыль, деревянная нога. Но я старался ходить так, чтобы зрители этого не замечали. Ведь Виленчук-то, наверняка, не бравирует своим горем. Он — оптимист до глубины души, ибо он — плоть от плоти и кровь от крови свободного мира. Он — целен и прост, ибо он весь охвачен сознанием непобедимости той идеи, за которую сражается. В нем очень много хорошего, доброго юмора, который так и просится наружу, когда Виленчук говорит с друзьями, со «своими». А человека чужого, неискреннего он каким-то нутром чувствует, и тогда юмор сразу сменяется острой, гневной иронией. Таков он, Братишка, герой революции и гражданской войны, цельный, сильный, прямой и решительный человек. . . Таким я и хотел его сыграть…
Вера Марецкая о Василии Ванине
Ванин был художник неистовый! Это темпераментное, горячее слово очень подходит для определения его дарования. Не часто встречается даже у выдающихся мастеров сцены та творческая активность, которая переполняла этого коренастого, без особых примет человека, в жизни казавшегося иногда даже флегматичным, безразличным к вопросам искусства. Это кажущееся равнодушие к собственной профессии шло, может быть, от склонности Василия Васильевича прятать от досужего глаза свое сокровенное, главное.
Помню, на одном из спектаклей «Свадьбы Кречинского» я зашла к нему в гримерную непосредственно после сцены избиения Расплюева Кречинским. Ванин сидел, тяжело переводя дыхание, бледный под гримом, с крупными каплями пота на лице. И не мудрено: сложнейшие мизансцены, которые он сам как режиссер придумал для Расплюева в этой сцене, требовали прежде всего могучего здоровья и, кстати сказать, отнюдь не все были обязательны. На мой упрек, что он слишком уж не щадит себя, Ванин что-то пробурчал в ответ вроде того, что: «Да, да, конечно, права. .. Действительно, к чему все это?. .» И, разумеется, ничего не менял в своей игре…
…Ванин бесконечно любил жизнь, и правда жизни для него была законом искусства. Некоторые считали, что Ванин чересчур уж прост, что искусство его граничит с натурализмом. Это неправда. Он никогда не подражал жизни бессмысленно: каждое его предложение исходило не из желания только рассмешить зрителя или порадовать его характерной жизненной черточкой, но всегда несло глубокую идейную нагрузку, иногда тщательно спрятанную.
Искусство Ванина необыкновенно национально — он русский до мозга костей. Был у меня случай, когда я после «Ленина в 1918 году», снимая картину «Мечта», вздумал попробовать Ванина на роль пана Комаровского, обедневшего «гонористого» польского бульвардье.
Ванин превосходно исполнил все заданные этюды и ужасно хотел сыграть эту роль. Но это было решительно невозможно: никто не поверил бы, что он поляк. Что бы ни делал Ванин, он оставался русским. Василий Васильевич даже обиделся на меня, когда я сказал ему, что он не может играть эту роль. А между тем это свойство оставаться русским во всем было одним из драгоценнейших актерских свойств Василия Васильевича Ванина.
Но Ванин был не только подлинно национальным актером, он был еще и народным актером. Я не знаю другого, кто бы так оправдывал звание народного артиста. Он был народным и потому, что сам происходил из гущи простого народа, и потому, что понимал его, и потому, что народ видел в нем «своего», любил его и понимал до конца.
Простота Ванина — это не примитив, это его народный характер. Его добродушное лукавство — это народное свойство. В каждой своей работе Ванин как бы разговаривал с народом и помимо заданных сценарием или пьесой реплик устанавливал со зрителем какое-то свое особое общение, какой-то особый интимный обмен мыслями.
Какую бы роль ни играл Ванин, зритель мгновенно узнавал родные, близкие черты, и поэтому с первого же появления Ванин завоевывал горячую любовь зрителя. Он бы не мог этого добиться, если бы не был до глубины души советским человеком, настоящим коммунистом.
Данный материал является некоммерческим и создан в информационных, научно-популярных и учебных целях. Указанный материал носит справочно-информационный характер.
NASHTEATR.com – культурно-просветительское издание о культуре, театре, кино, истории. Наше издание рассказывает и о Московском Новом драматическом театре и истории Нового театра. Наше издание рассказывает о разных аспектах деятельности и жизни театров России и мира, истории театра.
