«Средний американец в поисках тепла» — статья 1979 года о спектакле Нового театра «Заключенный Второй авеню»

В 1979-м году Московский Новый драматический театр находился с гастролями в Кургане. Вот что писала о спектакле «Заключенный Второй авеню» местная газета. 

 

ГАСТРОЛИ МОСКОВСКОГО НОВОГО ДРАМАТИЧЕСКОГО ТЕАТРА

Еще одна работа наших гостей — спектакль по пьесе американского драматурга Нила Саймона «Заключенный Второй авеню» (режиссер-постановщик В. Ланской).

Надо сразу оговориться, пьеса Саймона — произведение довольно скромных сценических достоинств. Но она ценна как свидетельство очевидца: чужая жизнь нам показана изнутри. Художник говорит о своей родине. Социальная критика рождена доподлинным знанием материала, она вырастает из обстоятельств, растворена в приметах и выразительных деталях быта (художник П. Кириллов).

В первую же минуту появления на сцене герой спектакля Мел Эдисон (арт. Б. Гусаков) разражается гневной тирадой. Все в жизни не так: эта квартира, этот дом, этот город. И вот уже собственное, вполне пристойное жилье кажется Мелу ящиком из-под яиц. В ресторане «Здоровая пища» скверно кормят. Ко всему Мела донимает модный западный недуг — бессонница. Мел раздражен. За каким чертом он купил музыкальный краник? Кончено! Он начинает новую жизнь. Он не будет ходить в Музей современного искусства и не станет больше читать «Лайф» и «Тайм»,

Одно из определений комического звучит так: «комический характер в малой степени наделен вниманием, необходимым в жизни…» Сказано как будто про нашего героя. Ну, в самом деле, чего заводиться? Присмотрись получше, как другие живут. Присмотрись и успокойся. На стену-то зачем лезть? Ничего ведь и не случилось пока. Все беды впереди — и увольнение с работы, и воры в доме, и ведро ледяной воды на голову.

Очень скоро, однако, мы убеждаемся, что перед нами не скоротечная истерика. В замешательстве Мела есть своя система, в невнятном его монологе грустный лейтмотив — постоянное мелькание цен: столько-то долларов, столько-то центов… И смеяться уже не хочется. Да и над чем, собственно? Герой совершенно подавлен. «Мы должны вырваться из этого круга!» — с болью кричит Мел жене (арт. В. Ланская). А скоро и она срыва-ется на крик: «Я не хочу жить в этом мире!»

Итак, Мел теряет работу, у него нервный срыв, квартира ограблена. Совпадение обстоятельств, конечно, случайное. Только не в них, не в этих передрягах дело. Страдания Мела на глубине. Живой человек, он мучается сознанием, что его жизнь искажена неподлинно-стью: вечное напряжение, вечная погоня за успехом и престижем. «Это же добровольное разрушение себя как личности». — с горечью замечает он, К сорока семи годам Мел начинает понимать изжитость «американской мечты». Он чувствует
отвращение к навязанным ему социальным стереотипам успеха и преуспеяния, видит ложь идеалов и поведенческих норм. Ты стоишь в очереди безработных, но будь при галстуке и держись молодцом. Слабых и неудачников бьют. За вежливостью хозяев — равнодушие и холод. Двадцать лет, отданные тобою фирме, забыты. Знаменитый психиатр (при ближайшем знакомстве оказывается шарлатаном. На авеню дамы кричат о защите окружающей среды, но все они в леопардовых манто. Средний американец вдруг обретает зрение.

Жизнь Мела на сцене—это пестрая череда состояний: от бурных, иногда дурашливых выходок до глухого молчаливого отчаяния. Б. Гусаков свободно и легко ведет переменчивый рисунок роли и убедителен во всех состояниях. Только, право, не стоит ему при каждом уходе со сцены принимать героические позы в свете прожекторов. Никакой Мел Эдисон не борец, это всего лишь средний американец, проснувшийся после социальной спячки.

В театральной программе была обещана комедия. Но только во втором действии, в эпизоде «семейного совета», комедия наконец разгулялась. Сцена написана великолепно и может служить пособием по изучению американского юмора. В ней есть все: англо-саксонская невозмутимость и чудовищный, чисто американский гиперболизм, натужная серьезность собеседников и полный алогизм их речей. Разговор идет совершенно сумасшедший. Сначала родственники ведут терминологический, так сказать, спор («нервный» Мел или «взвинченный»), затем никак не могут столковаться о кофе (лекарство или отрава) и, наконец, договариваются до того, что никакого нервного срыва у Мела нет, это он просто в школе сорвался с гимнастического снаряда и т. д. Темпераментная, со множеством сценических находок игра А. Курского (он исполняет роль Гарри, брата Мела) спасает сцену, которую чуть не загубили вялые партнерши актера.

Словом, сцена получилась смешной, но на ней лежит жутковатый отсвет. Родственники, собравшиеся помочь Мелу, забывают о нем: сытый голодного не разумеет. И только, кажется, для Гарри «семейный совет» не проходит бесследно. На миг в нем просыпается совесть и настоящее понимание ситуации («Завидую я тебе»,— скажет он брату). Не спрашивая согласия остальных, Гарри выписывает чек на нужную сумму. Правда, его великодушный жест наполовину замешан на уязвленном самолюбии (Мел с детства был общим любимцем). Правда, Гарри скоро откажется от своих слов о «зависти». Но само признание примечательно. Казалось бы, чему завидовать: выбитый из колеи человек, больной, униженный. Но умный Гарри видит: сорокасемилетний Мел сохранил живой душу. Об этой душе бизнесмен Гарри не только никогда не говорит, но даже думать о ней разучился.

…Мел равнодушно рвет чек. Эти деньги не выход, просто еще одна попытка поправить прежние дела. А Мел не хочет оставаться прежним. На наших глазах он перестает быть комическим персонажем. Теперь он твердо знает, отчего мучился все это время. Он тосковал по доброте, искреннему человеческому участию, теплу. Холод мира, в котором живет герой, воплощен в спектакле в простых и будничных приметах: испорченный кондиционер гонит Холодный воздух, соседи льют на строптивого Мела ледяную воду, за окном валит снег…

Мел Эдисон, наверное, поправится, найдет работу, но никогда не сможет он вернуться к блаженному и глуповатому неведению, в котором жил сорок семь лет. О поисках настоящих ценностей, о мучительном росте сознания и рассказывает спектакль.

Понять его, признаться, легче, чем оценить. Здесь нет никакого парадокса. И случай этот вовсе не такой редкий, каким может показаться на первый взгляд. Опыт и профессиональное умение постановщика как бы ограждают спектакль от критики. Впрочем, дело не в процедуре оценок. Хочется отдать себе отчет, чего же недостает спектаклю, поставленному с таким очевидным профессионализмом?

Режиссер разглядел трагедию за комедийными положениями пьесы. Это хорошо. Но в спектакле постоянно присутствует оглядка на конечный результат режиссерской разработки. И это плохо. Оглядка лишает спектакль живого дыхания, а характеры — самодвижения. Так, например, Мел очень рано превращается в страдальца. Об остальных чертах его натуры остается лишь догадываться. Развивайся действие непринужденней и легче, более неожиданным, более острым и впечатляющим был бы его финал. Конечно, спектакль говорит о серьезных вещах. Он рассказывает о росте сознания. Но духовное становление и серьезность—это менее всего педантизм.

В. ВЕСЕЛОВ

16 июня 1979 года

 

Эта газетная вырезка из архива актера Московского Нового драматического театра Александра Абрамовича Курского. Большое спасибо Александру Абрамовичу за возможность публикации материалов из его архива. 

Данный материал является некоммерческим и создан в информационных, научно-популярных и учебных целях

ПОДЕЛИТЕСЬ ЗАПИСЬЮ

---