240 лет со дня рождения русского писателя и театрального деятеля Николая Гнедича

13 февраля исполняется 240 лет со дня рождения русского писателя, переводчика, театрального деятеля Николая Ивановича Гнедича (1784-1833). К этой дате публикуем заметку о жизни и творчестве писателя. 

Николай Гнедич

«Великим подвигом… делающим честь целой нации» назвал В. Г. Белинский многолетний труд Н. И. Гнедича — первый полный стихотворный перевод «Илиады» Гомера. Близкий к декабристским кругам, поэт искал в мире античности идеалы общественной свободы и справедливости.

Театр был не менее, нежели поэзия, любим Гнедичем. Ценя трагедию как проповедницу высоких нравственных и философских идей, он перевел для русской сцены Шиллера, Шекспира, Вольтера. Наставник и советчик великой трагической актрисы Екатерины Семеновой, Гнедич не только повлиял на ее индивидуальный исполнительский стиль, но и способствовал развитию национальной школы трагической игры. Статьи Гнедича о театре можно найти на страницах «Северного вестника», «Драматического вестника», «Сына Отечества».

Из воспоминаний Степана Петровича Жихарева

…Гнедич с жаром распространился о достоинстве этой трагедии («Гамлет». — Ред.) и начал превозносить Шекспира, который, по мнению его, один только мог создать подобный характер. Выхватив из шкапа Шекспировы сочинения во французском прозаическом переводе, он начал декламировать сцену Гамлета с привидением, представляя попеременно то одного, то другого, с такими странными телодвижениями и таким диким напряжением голоса, что ласкавшаяся ко мне собачка его, Мальвина, бросилась под диван и начала прежалобно выть… Кажется, сцена появления привидения — одна из фаворитных сцен Гнедича: он от ней в восторге и удивляется искусству, с каким она подготовлена, ибо, по словам его, иначе привидение не могло бы производить такое поразительное впечатление на зрителей. По всему заметно, что переводчик «Илиады» изучает и Шекспира: он говорит о нем дельно и убедительно и, несмотря на свои странности, внушает доверие к своим суждениям.

Гнедича в университете прозвали ходульником.. . потому что он всегда говорил свысока и всякому незначительному обстоятельству придавал какую-то особенную важность. Я думаю, что в этом отношении он мало переменился; но со всем тем нельзя не признать его человеком умным и, что еще лучше, добрым и благонамеренным… С ним не скучно, и если он любит проповедовать сам, то слушает охотно и других с живым, неподдельным участием и возражает без обиды чужому самолюбию.

Это интересно:   130 лет со дня рождения советского писателя Виталия Бианки

Из кн.: Жихарев С. П. Записки современника. М.; Л., 1955.

 

Николай Иванович Гнедич о Екатерине Семеновой в роли Клитемнестры («Письмо о переводе и представлении трагедии «Ифигения в Авлиде“ в августе 1815 года»)

…Громкий плеск возвестил о ее выходе, она остановилась в самой глубине сцены. Плеск наполнил театр, она стояла безмолвна и неподвижна; долго не могла начать; зрители, казалось, хотели наперед воздать любимице Мельпомены должную дань, будучи уверены, что она достойно им отплатит. Я не знаю ничего великолепнее для выхода, ничего живее и блистательнее для начала игры, как начало роли Клитемнестры; и на Русском театре я не видел ничего лучше, чем выход Семеновой в этой роли. Идеал поэзии дышал перед моими глазами! Дарованию обыкновенному, которое обнаруживается только в положениях, где свирепствуют сильные страсти, первая сцена Клитемнестры с дочерью никогда бы не представила способов для той блистательной игры, для того сильного действия, какое Семенова произвела над зрителями в сей сцене, где изображается одно негодование оскорбленной матери и гордость царицы. Какое негодование! какая гордость! Они блистали с каждым движением актрисы и прерывали ее речи.

Спасем, о дочь моя, честь нашу оскорбленну.
Голос ее стеснился, она едва могла произнести:
Познай Ахиллову в любви к тебе премену…

Явление третьего действия, где Клитемнестра, показывая, будто она ничего не знает, ироническими вопросами испытывает и смуща-ет Агамемнона, есть одна из труднейших сцен для игры. Тут дарование без высшей образованности, без особенной способности ума ничего не успеет; тут искусные уловки хитрого притворства должны быть соединены с величеством котурна и с достоинством трагедии.

Я необыкновенно люблю эти сцены: тут наслаждается и ум, и сердце; и в них особенно надобно смотреть Семенову.

Приходит Ифигения; покорная своему жребию, она обращает речь к Агамемнону; Клитемнестра ее слушает. Если б к этой сцене привести вдруг человека, никогда не бывавшего в театре, он верно бы сказал, что это мать слушает свою дочь.

Это интересно:   125 лет датскому писателю Каю Мунку

Немая игра Семеновой есть, может быть, одно из отличительнейших достоинств ее дарования.

Наконец, наступила сцена, верх труда и опасности для игры Клитемнестры. Должно произнести монолог почти в 80 стихов, который с первой до последней строки исполнен силы и быстроты, упреков и ужаса, отчаяния и свирепства и всех страстей матери, возрастающих до высочайшей степени. Жорж чувствовала эту опасность: она начинала сухим тоном презренья; жертвовала в диалоге многими стихами и — как ее ученое искусство в таких случаях поступало — берегла себя до конца. Русская актриса, кажется, не помнила или, может быть, не в силах была помнить о сей опасности. Она пренебрегла всем, не щадила ничего и превзошла самое себя!
…Вся речь Клитемнестры изливалась быстрым потоком. .. Видение дочери, приносимой в жертву Калхасом, было пред ее очами; зрители забывались, но когда свирепая мать, с бледным лицом, с дрожащими устами, она подходит к Агамемнону:

Безжалостный отец, свирепейший супруг,

Ты должен вырвать дочь из сих кровавых рук!

Когда в исступлении сердца, бросаясь на дочь и обхватывая ее обеими руками, криком души вызывает она жестокого отца на страшную борьбу с матерью:

Приди — и не страшись ни вопля, ни проклятий,

Дерзни исторгнуть дочь из матерних объятий.

Тогда — мой друг, что делалось с зрителями, что делалось с театром, я не помню: — я был не зрителем — я был не в театре. Отирая слезы, наконец подумал я, как можно сердцу человеческому до такой степени обманывать себя и заставлять обманывать других. — Я видел Клитемнестру — душа моя была растерзана.

Цит. по кн.: Медведева И. Екатерина Семенова. М., 1964.

 

Это интересно:   110 лет со дня рождения советского драматурга Виктора Лаврентьева

Лит.: Декабристы и их время. М.; Л., 1951;

Родина T. Русское театральное искусство в начале XIX века. М., 1961;

Очерки истории русской театральной критики. Л., 1975.

Театральный календарь на 1984 год. М., 1983. 

ПОДЕЛИТЕСЬ ЗАПИСЬЮ