В 1485 году в Пьемонте родился поэт и новеллист Маттео Банделло (1485—1561)
«Банделло, которого Генрих II сделал епископом Аженским,— прекрасный новеллист, но, не знаю почему, он не пользуется заслуженной им славой. Он оставил девять томов чудесных новелл, может быть слишком вольных; в них можно, как в зеркале, наблюдать нравы XVI века».
Эта фраза из «Прогулок по Риму» Стендаля вполне отражает восприятие личности и творчества Банделло, преобладавшее в XIX в.
Вплоть до начала нашего столетия историки опирались на «Новелль-ере» Банделло как на основной источник документальных сведений о жизни и нравах итальянских областей и княжеств XVI в.
В этих новеллах ярко и детально описаны практически все замечательные события эпохи и герои этих событий: казнь Савонаролы, испанофранцузские войны, история семей Гонзага, Сфорца, Бентивольо, Д’Эсте. Тут и воспоминания о Леонардо, Макиавелли… Автор был знаком со всеми, жил почти при всех дворах Италии, каждый город, Каждый замок представлен у него с живописными и нетрадиционными подробностями.
Стендаль, которому принадлежит заслуга «первооткрытия» Банделло в данном качестве, противопоставлял его другим новеллистам, не менее щедрым на детали: «Новеллы Банделло <…> мне кажутся достоверными. Он <…> собирал правдивые анекдоты. Гораздо меньше я верю в правдивость Боккаччо, который был не бытописателем, а сочинителем».
Все это вполне согласуется с тем, что говорит о себе сам Банделло в «Предисловиях» к четырем книгам новелл и в «Посвящениях», предваряющих каждую новеллу. В этих «Посвящениях», обращаясь к тому, кому «дарится» новелла, автор напоминает о некоей беседе — о времени года, местности, знаменательном событии, по поводу которого сошлись беседующие, о моменте, когда зародилась идея рассказа, и о цели, которую преследовал рассказчик: как правило, он предлагал неожиданную трактовку всем известных событий.
К фабуле новеллы вся эта экспозиция видимого отношения не имеет. Цель ее, по словам Банделло,— «поймать дыхание минуты», «обессмертить миг». Он верит в святость и стойкость бумаги. Он пишет: «Поэты все бессмертны. Они живут в памяти тех, кому угодно утруждать память, а именно ради таких потомков стоит жить». «Нет грани между жизнью действования и жизнью чтения: герой пребывает таковым лишь благодаря листам книг, и в свою очередь должен обращаться к книге, дабы вместо тупых приказов уметь убедить людей достойными примерами из прошлого». «Будничная жизнь столь же, сколько и героическая, хороша для книжного упоминания. В ней всякий день совершаются малые необыкновенные события, и описывать их надо верно, честно».
Именно таким равно благоговейным отношением к жизненной и к литературной конкретности выделяется Банделло на фоне других новеллистов столетия. У Мазуччо Салернского те же «Посвящения» носят абстрактно-риторический характер. После «Декамерона» рамки новеллистических сборников по традиции изображали идеальное, утопическое общество «друзей муз». А у Банделло это — живые компании, со сложными взаимоотношениями, в которых всегда участвуют не менее четырех вполне конкретных лиц: автор, рассказчик, вдохновитель и слушатель,— а часто и герой, если действие происходит в современную эпоху и в той же среде.
Самым убедительным доводом, даже в теоретическом споре, оказывается конкретность, жизненность. Когда в одной гостиной разгорается диспут о римлянке Лукреции (микроскопическая модель дискуссии о допустимости самоубийства, развязанной еще Августином), то, чтобы разрешить все сомнения, хозяин просит одного из гостей рассказать давно всем знакомое место из Тацита с «наибольшей подробностью чувств». Так, на основании не логических, а чисто художественных аргументов разрешается спор.
Знаменитый сюжет «Ромео и Джульетты» не принадлежит Банделло. Он встречается и у вичентин-ского новеллиста Луиджи да Порто, и у Мазуччо. Даже имена Монтекки и Капулетти взяты из шестой песни «Чистилища» Данте. Однако в мировую литературу вошла именно бан-делловская версия — в ней впервые голый костяк интриги был укрыт тем, что Бальдассаре Кастильоне назвал «мясом истории». Здесь впервые появились персонажи, без которых непредставима судьба веронских любовников,— Меркуцио, кормилица, фра Лоренцо. В таком виде, из рук Банделло, принял этот сюжет Шекспир.
Со времен Шекспира и до нашего времени в веках живет не подлинный, а переработанный Банделло. В европейские литературы он вошел благодаря очень ранним переводам. Так, во Франции первый перевод (1559) появился задолго до окончания публикации «Новелльере» (1545—1575). Это был перевод Н. П. Боэтюо (в литературной жизни—Лоне), камердинера Маргариты Наваррской; неудивительно, что установлены очень ранние связи между новеллами Банделло и «Геп-тамероном».
К 1582 г. Лоне и помогавший ему поэт Бельфоре перевели уже более ста новелл. Однако их отношение к подлиннику было не слишком уважительным:
Бандель Миланский смог в невежестве убогом
Сто сплетен рассказать простым и грубым слогом;
Из путаницы той французский наш поэт
Взял имя автора и повести сюжет.
Все прочее он сам придумал — и на диво!
Творение Лоне и пышно и правдиво;
И Бельфоре за ним, как истинный француз,
Привносит в перевод изящество и вкус.
Бернар де Жераль, 1573. (перевод Е. Кюстюкович)
Как следует из подобных отзывов, Банделло воспринимался современниками, обращавшими внимание только на фабулы, а «Посвящения» не читавшими и никогда не переводившими, исключительно как поставщик «страстных», «трагических» историй. А ведь «роковых страстей» на самом деле в его новеллах нет: любовь, пусть и приводящая, по нравам времени, к печальному концу, не нисходит на жертву небесной карой, как в античной и классицистической трагедии, а постепенно развивается в сердце обыкновенного человека. Банделло рассказывает о первых признаках зарождающейся симпатии, о колебаниях, о постепенном осознании страсти… Да и любовных сюжетов у Банделло, должно быть, меньше половины. Остальное — новеллы приключений, комические, анекдотические. Их не переводили никогда.
Еще более незаслуженным представляется упрек в грубости стиля «Новелльере». Да, Банделло стремился отойти от высокопарного книжного языка. Ио он не впускал на свои страницы ни грубостей, ни диалектизмов и особо заботился о красоте звучащей речи персонажей. Ведь это именно речь, не письменная, а произносимая, и виртуозность автора проявилась именно в умении воспроизвести тон куртуазной беседы, создать «учебник красноречия». Это понимали немногие современники— но некоторые понимали. Жак Ивер в предисловии к своему знаменитому сборнику трагических новелл «Весна» (1572) писал:
«Стыдно образованным девушкам не знать наизусть этой книги, ведь по ней могут они обучиться искусству вести беседу».
Ивер ввел на юге Франции моду на «банделловские времяпрепровождения в банделловских интерьерах»: в его доме в Пуату, в убранных на итальянский лад комнатах, собиралось общество друзей, и вечерами они разбирали банделловские и другие, оригинальные сюжеты. Так появилась поэма Депорта «Разговор об одной из банделловых новелл, или Несчастливая любовь Дидако и Ви-оланты». Банделло дал и первые сюжеты нарождающейся классицистической трагедии.
В Англию имя Банделло попало благодаря тому же переводчику Лоне, который, путешествуя в 1560 г. по Британии, преподнес свой сборник королеве Елизавете.
Однако, оставив стилистические находки Лоне без внимания, англичане обратились прямо к оригиналу, и в 1562 г. вышла поэма А. Брука «Трагическая история Ромео и Джульетты, взятая из рассказа Банделло».
Далее этот сюжет был переработан Шекспиром, как и многие другие банделловские сюжеты («Ромео и Джульетта», «Отелло», «Мера за меру», «Много шума из ничего», «Тит Андроник»).
Банделло был очень популярен среди елизаветинцев. У Уэбстера в «Герцогине Мельфийской» выведен даже персонаж Дел ио-Банд елл о.
Так же часто встречаются отголоски банделловских новелл и в испанской и португальской литературе: у Монтемайора, Камоэнса, Лопе де Руэды, Кальдерона, Лопе де Веги, Сервантеса, Рохаса Со-рильи — не менее сотни переработок.
Шумная известность Банделло не перешагнула середины XVII в. Новый рыцарский роман, поэма и пастораль, не говоря уж о драматургии, оттеснили новеллу в жанровой системе на второй план. Сложился новый, очень жесткий комплекс понятий о чести, верности, любви. «Новелльере» уже ни в каком смысле не мог претендовать на роль учебника. В XVIII в. эта книга была забыта полностью, в XIX и XX — почти полностью (редкие отзвуки сюжетов Банделло — поэма Байрона, драма Д’Аннунцио на сюжет «Уго и Паризины»), Современный интерес к Банделло — чисто академический.
Но по-прежнему уникальна ценность этого сборника как документа кризисной эпохи, примечательного именно своей «бескризисностью», гармоничностью структуры и содержания.
Через несколько лет религиозные войны, междоусобицы и чужеземная оккупация довершат в Италии начинающийся разлад ренессансной гармонии. «Новелльере» — последняя попытка закрепить на бумаге воспоминания о наиярчайщем цветении культуры, уже вступающей в пору осени.
Е. Костюкович
Памятные книжные даты. М., 1984.
Данный материал является некоммерческим и создан в информационных, научно-популярных и учебных целях. Указанный материал носит справочно-информационный характер.
NASHTEATR.com – культурно-просветительское издание о культуре, театре, кино, истории. Наше издание рассказывает и о Московском Новом драматическом театре и истории Нового театра. Наше издание рассказывает о разных аспектах деятельности и жизни театров России и мира, истории театра.
