18 февраля исполняется 340 лет со дня смерти выдающегося голландского живописца и гравера Николаса Петерса Берхема (1620-1683). Жизни и творчеству замечательного голландского художника посвящен настоящий очерк.
Выдающийся голландский художник Клаас или, как его чаще называют, Николас Берхем выглядит редкой, обособленной фигурой в истории искусства своей страны. Тот расцвет, который испытала голландская живопись в XVII веке, был глубоко национальным по своему существу явлением, и мысль великого Рембрандта, что художнику в поисках новых впечатлений незачем стремиться за границу, так как свой родной край открывает ему безграничный простор для раздумий, отнюдь не случайна: она в значительной мере отражает общую художественную практику. Но искусство Берхема немыслимо без Италии, ее пышной природы, южного солнца и ярких красок. Достаточно сказать, что жанр, в котором он преуспел более всего, — это пастушеские сцены на фоне итальянского пейзажа («Руина с фигурами пастухов»). Идиллический характер этой тематики, вполне раскрывающий сущность дарования Берхема, резко противоречит реалистическому пафосу тогдашней голландской живописи и сближает творчество мастера с французским классицизмом XVII века и искусством эпохи рококо. Недаром период наибольшей популярности произведений художника — это XVII и XVIII столетия.
Особенности живописи Берхема пытались объяснить, выдвигая гипотезу о его фламандском происхождении. Возможно, что отец художника Питер Клаас ван Хаарлем происходил из местечка Бергхем в Брабанте, а в Голландию бежал из-за религиозных преследований. И в самом деле, если предположить, что в жилах Берхема текла фламандская кровь, что он — побег от того же корня, что и Рубенс, Ван Дейк, Йордане, то становятся понятными и та роль, которую играла в его творчестве Италия, и чувственная прелесть его картин, и аристократически окрашенный идеал счастливой сельской жизни, праздности на лоне природы, противостоящий буржуазной деловитости голландцев.
Опирающаяся на предание, привлекательная своей простотой и ясностью гипотеза о фламандском происхождении художника осложняется, однако, некоторыми обстоятельствами. Во-первых, если фламандская кровь столь определенно заявила о себе в искусстве Берхема, то почему же она незаметна в творчестве его отца, признанного мастера голландского натюрморта? Питер Клаас сначала писал рыб, а затем замечательные «завтраки», без которых сейчас, кажется, немыслимо представить себе голландскую живопись XVII века. И во-вторых, почему сам Питер не называл себя Берхемом, а его сын подписывался не только так, но и Бергхемом и Берригхемом? Может быть, предание о бегстве из Фландрии такая же романтическая выдумка, как версия о княжеском происхождении Берхема и его родовом замке Бентхайм в Вестфалии? В последнем случае основа вымысла ясна: известно, что Питер Клаас был одно время придворным живописцем князя Бентхайма в Бургштайнфурте.
Как бы то ни было, но существование такого рода легенд вокруг имени Берхема замечательно само по себе: оно характеризует необычность творчества этого художника, то, что роднит его с Фландрией, то, что делает его предшественником «галантного» искусства эпохи рококо.
Появление Берхема на свет отмечено записью о его крещении в Гарлеме под именем Клаас. Первым учителем мальчика был, естественно, его отец, сам прекрасный живописец. Но, что поразительно, если Питер Клаас специализировался по натюрмортам, то в богатом наследии его сына и ученика, насчитывающем около 1000 произведений, можно найти все жанры, кроме этого. После отца, по словам первого биографа Берхема — Хоубракена, порой мешающего правду с вымыслом, его учителями были Ян ван Гойен, Клаас Мойарт, Питер Греббер, Ян Вилье и Ян Батист Венике. Однако влияния Яна ван Гойена не видно в ранних произведениях Берхема. А Ян Батист Венике был младшим двоюродным братом художника и поэтому в ранние годы, конечно, не мог быть его учителем. Когда Берхем писал произведения, напоминающие стиль Веникса, ему было уже 35 лет, и это сходство объясняется не прямым заимствованием, а обращением обоих мастеров к образцам южноевропейского искусства.
Остальные учителя, названные Хоубракеном, несомненно, оставили след в творчестве Берхема, а также многие другие художники тогдашней Голландии оказали на него заметное влияние. Мастер был очень восприимчив ко всяким новым импульсам в искусстве, которые помогали развиваться его собственным идеям. Двадцати двух лет от роду Берхем был принят как мастер-живописец в гарлемскую гильдию св. Луки и вслед за тем отправился в Италию. Начиная с зимы 1642—43 года он в течение трех лет проживал в Риме одновременно с другими голландскими художниками: Яном Асселином, Карелем Дюжарденом и Яном Батистом Вениксом. В 1645 году мастер вернулся в Гарлем. Из Италии он привез множество собственных произведений, эскизов и зарисовок, которые затем в течение десятилетий служили основой его творчества. Впрочем, не исключено, что он освежил впечатления своей молодости еще одной итальянской поездкой в 1653—1656 годах. В Гарлеме Берхем пользовался колоссальной популярностью, сотрудничал с рядом выдающихся живописцев, среди которых были и Якоб Рейсдаль, и Хоббема; имел множество учеников. Своим жизнелюбивым темпераментом, артистической легкостью, с которой он, словно играя, создавал прекрасные произведения, художник привлекал к себе сердца современников, в особенности молодежи. Но Берхему вредило его стремление по возможности увеличить свою и без того обширную продукцию, отчего нередко страдало качество работ. Во многом тут была виновата сребролюбивая жена мастера, которая, случалось, запродавала еще не законченные нм произведения и тем самым всемерно торопила его. Известно даже, что Берхем, бывший, подобно многим другим художникам его времени, страстным коллекционером, вынужден был тайком занимать у своих учеников деньги, чтобы приобрести заинтересовавшую его картину пли рисунок.
Из-за спешки и, очевидно, вследствие известного упадка творческих сил в искусстве Берхема со временем постепенно стали воцаряться штампы. В 1677 году он переселился в Амстердам, где, не прожив и десятилетия, скончался. Его вдова тут же занялась распродажей оставшихся картин и собранных им произведений других мастеров. Вскоре последовала распродажа и графического наследия художника.
Ныне произведения Берхема хранятся во многих музеях мира, в том числе и в Государственном Эрмитаже, и в Государственном музее изобразительных искусств им. А. С. Пушкина. Особенно хороша одна из эрмитажных картин, относящаяся, несомненно, к лучшему в наследии Берхема. У подножия разрушенного античного памятника, среди мирно отдыхающего маленького стада из нескольких коз и овец, коровы и осла, под аккомпанемент пастушеской флейты весело пляшет, ударяя в бубен, босоногая девушка в ярких крестьянских одеждах. Позади памятника виднеется обнявшаяся пастушеская парочка, наблюдающая за танцем, вдали, на берегу озера, — мелкий скот, пришедший на водопой. Вся сцена разворачивается на фоне скалистого пейзажа, покрытого пышной южной растительностью, под высоким облачным небом. Нетрудно видеть, что в картине соединяются идиллический вымысел и реальность. Веселящихся крестьян можно увидеть на деревенском празднике, на свадьбе, но не среди их повседневных дел и будничных забот.
Однако мастера, очевидно, занимает не мотив сельского веселья сам по себе — сколько их в голландской живописи, и совсем непохожих на Берхема! — а идея первозданной простоты нравов людей, которые естественным образом, развиваясь среди чистой, прекрасной природы, склонны к добру, любви, веселью. Эта мысль в XVII—XVIII веках культивировалась в высших слоях образованного общества, в частности при французском дворе, и по сути своей, конечно, аристократична. И художник воплощает ее в совершенстве: таким сердечным теплом, такой беззаботной радостью дышит пляшущая девушка! Так полна воздуха, света, мира и жизненных сил вся сцена! Идеальный характер происходящего подчеркивают обломки античного памятника и райский итальянский пейзаж, воплощающие собой напоминание о золотом веке, о легендарной непорочной юности человечества и перекликающиеся с такими же мотивами в произведениях французских классицистов. Но среди всего этого южного великолепия Берхем помещает круглолицых, угловатых голландских крестьян, а не античных героев или изящных придворных, переодетых пастухами и пастушками. И этот последний вымысел придает идеалу ту силу действительности, ту полноту жизненных сил, которые составляют неповторимое очарование фантазий Берхема и делают его подлинно голландским художником.
Художественный справочник. Сто памятных дат. М., 1983.