165 лет со дня рождения австрийского актера Йозефа Кайнца

2-го января исполняется 165 лет со дня рождения австрийского выдающегося актера Йозефа Кайнца (1858-1910). К этой дате публикуем небольшой очерк и выдержки из воспоминаний об актере.

Впервые семнадцатилетний Кайнц вышел на сцену у себя на родине, в Вене. Он играл в любительской труппе, но вскоре был замечен антрепренерами профессиональных театров. Начались его долгие странствия по городам — Кассель, Марбург, Лейпциг, Мюнхен, Берлин. Гастроли в Дании, России (1891-1892), Америке принесли актеру мировую славу. Только в 1899 г. Кайнц вернулся на родину и уже до конца жизни оставался премьером венского Бургтеатра.

Всего себя, без остатка, Кайнц отдавал творчеству. Актер-психолог, остро чувствовавший глубинные противоречия человеческого характера, он насыщал ими духовный мир своих героев — Фердинанда, Дон Карлоса («Коварство и любовь», «Дон Карлос» Шиллера), Принца («Принц Фридрих Гамбургский» Кляйста), Ромео и Гамлета («Ромео и Джульетта», «Гамлет» Шекспира), Генриха, Иоганнеса, Беккера («Потонувший колокол», «Одинокие», «Ткачи» Гауптмана), Освальда («Привидения» Ибсена), Тассо, Мефистофеля («Торквато Тассо», «Фауст» Гете).

Современники об Йозефе Кайнце

Воспоминания Юрия Михайловича Юрьева

…Налево, на первом плане, мраморная, полукругом, скамья. На ней в печальной позе Кайнц—Дон Карлос в фиолетовом костюме с орденом Золотого руна. Подле него — Доминго.

Тогда Кайнцу было около пятидесяти лет, но он сумел так сохраниться, что со сцены положительно производил впечатление юноши. Необыкновенно счастливые данные были у этого артиста, всегда способствующие именно такому впечатлению: небольшого роста, стройный, худощавый, с лицом, легко поддающимся гриму. Я знал его возраст, видел его портрет в своем виде — и он на нем с весьма заметными мелкими морщинками на лице, но, сидя у самой рампы и пристально вглядываясь в него, я никак не мог дать ему больше двадцати лет. Редкое и, можно сказать, феноменальное явление, которому не знаю примера. Вот это-то счастливое обстоятельство и давало Кайнцу возможность играть до конца его дней роли, как Дон Карлос и Ромео…

Не вся роль Кайнцем была проведена ровно. Вот-вот загорится. . . Да ведь как загорится! Несет за собой, заставляя всех жить одной с ним жизнью, а потом вдруг тут же и завянет до нового взлета! Но при этом нужно сказать, что внутренняя линия роли все же всегда оставалась при нем, все логически вытекало одно из другого, соединяясь между собой как звенья одной цепи.

В целом все его исполнение мало сказать, что производило впечатление, вернее будет сказать — просто потрясало. Перед вами все время большой актер настоящего трагического наполнения, когда в большей, а когда в меньшей степени, и причем с интереснейшей индивидуальностью. характеризующейся благородством, изяществом и громадным обаянием…

Воспоминания Александра Иосифовича Гидони

…..Кайнц смело нарушал обычные традиции, жертвуя декламацией ради действия. В этом отношении он расходился не только с традициями немецкой сцены, но и с правилами, преподанными французами. Так, например в «Принце Гомбургском» (одна из коронных его ролей) Кайнц длинный (в двадцать строк) и довольно скучный монолог читал в 35 секунд, явным образом «смазывая» его, для того чтобы ярко, незабываемо сказать две заключительные строки его, в которых снова вспыхивал огонь драматического действия. Кайнц говорил на сцене, никогда не декламировал. Вместе с тем чудесный мелодичный голос его и тонкое художественное чутье не позволяли ему впадать в вульгарность, столь ужасную для трагического актера… Если Поссарт и Барнай культивировали «искусство чтения», то Кайнц один показал себя мастером речи. .. Вот почему не Барнай, несмотря на его мейнингенскую выучку, а Кайнц был великим реалистом немецкой сцены.

Ошибочно было бы думать, что для Кайнца реальность совпадала с близостью к жизни. Принцип: «реально то, что близко действительности» — не нашел в Кайнце сторонника. Он знал, что сцена имеет какие-то свои законы и тайны, он знал, что между рампой и партером— пропасть непроходимая, что жизнь, перенесенная на сцену, звучит ложью и что надобно найти какой-то ракурс ее, для того чтобы жизнь была со сцены правдоподобной… Барнай и Поссарт, как трагические актеры, могли создаться только на почве увлечения немцев литературной разработкой трагедий Шиллера и Шекспира, главным образом Шекспира. Кайнц был сам по себе. Он был сыном молодой Германии, выступившей на путь общемировой. С одинаковой легкостью, с одинаковым пониманием толковал он роли классического репертуара и «Привидения» Ибсена…

Была еще одна черта в даровании Кайнца, необычайно привлекательная в нем, как в немце. .. Этот небольшого роста, очень подвижный, худенький актер, с умными глазами, нервным жестом и высоким мелодичным голосом, был очень легок… Игра его была грациозна. Он был создан для ролей, изображающих юношу-героя. Ромео и Дон Карлос — вот две роли, которых Германия никогда не забудет в исполнении Кайнца. ..