55. Александр Харитонов «Вопросы-ответы» (Воспоминания о Викторе Монюкове)

Из сборника статей о Викторе Карловиче Монюкове «НА ТО И ПАМЯТЬ НАМ ДАНА» 

МАЙРИТА КРУМИНЬ-ГУЛБЕ «А МОРЕ ШУМИТ…»… Читать ранее 

Читать далее…  ТАТЬЯНА ШЕЛИГА «ОСНОВА ОСНОВ»

Александр Харитонов «Вопросы-ответы»

(глазами учеников)

Только бы не сказать, что в наше время и сахар был слаще, и соль солонее. У каждого поколения свои духовные водители, учителя и кумиры.

И все же нам, студийцам 60-х — начала 70-х годов, повезло. Школа-студия была очагом вольнодумства и свободомыслия, хотя педагоги и внушали нам трепетное уважение к опытам прошлого, и умели преподнести традиционное, как ступеньку к новаторству, неустанно повторяя: «Люби не себя в искусстве, а искусство в себе». Но, видимо, юность не способна любить кого-то, кроме себя. И шаманское бормотание наших учителей о любви в искусстве, думаю, воспринималось нами на уровне подсознания, оставаясь в тайниках души, как НЗ на будущее.

Курс, на котором я учился, был набран В.К. Монюковым в год 50-летия Советской власти. Так вышло, но это не случайное уточнение. Мне кажется, что в оазисе вольномыслия под названием «Школа- студия» Виктор Карлович был самым советским человеком. Советским, теперь уже в литературном смысле, как у Бориса Полевого в «Повести о настоящем человеке», когда живут по правде, думают честно, правильно и в ногу с государством.

Это мы, молодежь, бегая на занятия по идеологически чистым проспектам советской догматики, успевали «заглядывать» в закоулки и тупички инакомыслия, а на лекциях Белкина, Тодрии, Зися и тогда совсем еще юного Видмантаса Юргеновича Силюнаса с жадностью угадывали знания тайные, запретные.

Уверен, Виктор Карлович многое из «тайного» и «запретного» знал, но не помню случая, когда бы он нам об этом говорил. Лишь однажды от него довелось услышать:

— А этот… явная «контра»!..

Надо объяснить.

К нам на курс пришел в гости писатель-антифашист Генрих Белль. Его сопровождали переводчица и Лев Зиновьевич Копелев, с лохматой седой головой и всклокоченной бородой, походящий на большого шумного ребенка.

Мы показали Беллю небольшие радиопьесы. Поблагодарив нас за спектакль, он признался, что совсем не помнит этих пьес, потому что сочинил их в писательской юности ради денег. Затем пошел общий разговор о литературе и «за жизнь».

Сзади меня сидел незабвенный Абрам Александрович Белкин и, потыкивая пальцем в бок, настойчиво напоминал:

— Спроси, спроси его…

Мы с Белкиным заранее договорились о двух вопросах.

На первый вопрос Белль ответил, что, отдавая должное Льву Толстому, самым великим русским писателем считает Достоевского.

Естественным был второй вопрос:

— А самый лучший советский писатель?

Белль смущенно заулыбался, обратился за помощью к Копелеву. Они перекинулись несколькими фразами по-немецки. И Лев Зиновье¬вич сказал, что Генрих Белль затрудняется с ответом, так как сейчас на этого писателя идут гонения, и он боится, как бы не навредить нам, тут же добавив от себя:

— Ну конечно, Солженицын.

Белль закивал, переводчица подхватила его слова и, по-моему, дословно перевела, что Белль сейчас не говорит о политике, а только о литературе, и с чисто литературной точки зрения он считает на данный момент писателем «номер один» Александра Солженицына.

Пока Белль говорил (через переводчицу), Копелев раз пять успел хохотнуть, кое-что вставить по-немецки, перекинуться с сидящей рядом гостьей двумя фразами по-русски, в том смысле, что у Эзопова языка плохая рифма, и, как показалось, был этим очень доволен. После встречи с Беллем мы некоторое время посидели в аудитории, обмениваясь впечатлениями. Вот тут-то Монюков и сказал, указывая на место, которое занимал Копелев:

— А этот… явная «контра»!

Сейчас можно иронизировать, ернически улыбаться, но совсем недавно миллионы людей жили, другой жизни не представляя, и хотели жить именно так — по-советски. С этим ничего не поделаешь — так было.

Да, и сейчас мы понимаем: не все было плохо.

На первом курсе я обожал, боготворил Монюкова. К несчастью, Виктор Карлович заподозрил меня в неискренности. Как-то он при всех сказал:

— Харитонов, не ешьте глазами начальство. Со мной эти номера не проходят.

Мне было девятнадцать. И я стал доказывать, что, когда я «ем кого-то глазами», то делаю это не из-за выгоды, я могу и не «есть глазами начальство» . К концу первого курса сумел это доказать так, что чуть не вылетел из института. Но это длинная история и в данном контексте важно лишь одно — Виктор Карлович понял мой юношеский максимализм.

Будучи молодыми, мы требуем от взрослых понимания нас, молодых, совсем не думая, что и взрослые хотят того же. Мы все так беззащитны и одиноки в этом мире.

Как-то шли мы с Белкиным по Покровскому бульвару, и он говорит:

— Самое главное в этом мире…

Я уши навострил — сейчас учитель скажет о самом главном. Думал, что это будет что-то необычное, чрезвычайное, чего я не знаю.

Он продолжал идти молча, казалось, обдумывая это главное, а мне же не терпелось поскорее услышать, и я спросил:

— И что это?

Он ответил:

— Любовь.

Слишком простым и обыденным показалось мне тогда это главное…

Следуя сложившейся в Школе-студии традиции, мы должны были поехать с творческим отчетом в Чехословакию.

И вот сидим в седьмой (тогда самой большой) аудитории, как всегда полукругом в центре, а педагоги за столом у окна.

Виктор Карлович говорит (в словах могу ошибиться, но суть помню):

— Ночью звонил из Праги друг (называет имя). Разбудил. Кричал в трубку, что я перед ним виноват. А я не понимал из-за чего, почему он кричит о каких-то танках, войсках… Он сказал, что это решение нашего правительства — роковое решение. Это развал славянского братства…

Все слушают напряженно. Взгляды педагогов, устремленные на Виктора Карловича, полны затаенного страха: зачем он такое говорит при всех?!

Впрочем, это я сейчас угадываю, вглядываясь в картинку памяти, а тогда понимал все проще — в Прагу не едем.

Монюков неспроста рассказывал нам о ночном телефонном звонке. Вряд ли он думал вывести нас на Красную площадь (если б предложил, мы бы пошли), но что-то он все-таки хотел сказать…

— Выходит, я ответственен за решение, которого не принимал?!

По-моему, этот вопрос он задал всем нам…

МАЙРИТА КРУМИНЬ-ГУЛБЕ «А МОРЕ ШУМИТ…»… Читать ранее 

Читать далее…  ТАТЬЯНА ШЕЛИГА «ОСНОВА ОСНОВ»

Из книги:

НА ТО И ПАМЯТЬ НАМ ДАНА…: сборник статей о театральном педагоге В.К. Монюкове. Владимир, 2008. Составители Надежда Васильева, Александр Курский. Под редакцией Бориса Михайловича Поюровского.

Сборник статей, посвященный выдающемуся театральному педагогу, режиссеру Виктору Карловичу Монюкову (1924-1984), составлен из воспоминаний учеников, коллег и людей, близко его знавших. Публикуются материалы, связанные с творческими командировками В.К. Монюкова в ФРГ, в Финляндию, в Чехословакию. Представлены некоторые его выступления и публикации. Книга сопровождается большим количеством фотографий.

Эта книга — признание в любви, долг памяти, взгляд в будущее.

Виктор Монюков - На то и память нам дана
Виктор Монюков — На то и память нам дана

Большая благодарность авторам сборника воспоминаний Александру Курскому и Надежде Васильевой за разрешение разместить на нашем сайте главы из этой замечательной книги, а также за всю оказанную ими помощь.

Из сборника статей о Викторе Карловиче Монюкове «НА ТО И ПАМЯТЬ НАМ ДАНА»

ПОДЕЛИТЕСЬ ЗАПИСЬЮ