Михаил Калиничев: «20 лет в Новом театре» — интервью с артистом

Для того что бы встретиться с артистом Михаилом Калиничевым было два повода. Первый, это награждение спектакля «Брат Алёша» Золотым дипломом на театральном фестивале «Золотой Витязь». Второй, это круглая дата Михаила Калиничева — 20 лет в Московском Новом драматическом театре. С Михаилом Калиничевым мы встретились незадолго до начала спектакля «Настоящий Zapad», и беседа получилась интересной… 

ДМИТРИЙ ЛАСТОВ: Михаил, недавно на 6-м Славянском форуме искусств «Золотой Витязь» Вам вручили Золотой диплом за роль штабс-капитана Снегирёва в спектакле «Брат Алёша». Расскажите, как это всё происходило? Это было 5-го декабря в Малом театре.

МИХАИЛ КАЛИНИЧЕВ: О том, что на спектакле будут люди из комиссии этого форума мы узнали минут за 5 до начала спектакля. Отыграли и особо ни на что не надеялись. А тут на закрытие форума в филиал Малого театра на Большой Ордынке вызывают меня, Женю Рубина, Дашу Фомину и pr-отдел. Поехали с ощущением, что просто посидим, посмотрим, как всё происходит. Очень много дипломов давали: за участие в фестивале, за заслуги — бронзовые, серебряные. Дошло до Золотых, после них только основная награда – Витязь. И вдруг объявляют мою фамилию. Я не ожидал совершенно — вышел, сказал речь. Приятно конечно, что театр отметили и отдельное спасибо Татьяне Викторовне Розовой, которая поставила этот спектакль, и конечно, её папе (Виктор Розов), который эту пьесу написал. Вячеслав Васильевич дружен с семьёй Розовых и пригласил Татьяну Викторовну ставить эту пьесу в нашем театре.

ДМИТРИЙ ЛАСТОВ: Татьяна Викторовна часто приходила смотреть спектакль. Расскажите, как проходили репетиции с ней?

МИХАИЛ КАЛИНИЧЕВ: Очень легко! Она же и сама актриса. Женщина живая, с чувством юмора. Я её обожаю! К нам относится как к своим детям, своим птенцам. Ей очень интересно придумывать и смотреть за тем, как мы воплощаем эти задумки. Она же знала напрямую автора пьесы, это замечательно – столкнуться практически с первоисточником!

ДМИТРИЙ ЛАСТОВ: Роль Снегирёва очень эмоциональная, в душу западет. Откуда берёте силы для неё? Как входите в роль, в образ?

МИХАИЛ КАЛИНИЧЕВ: Сложно было входить. На первой читке я текст тихо себе под нос прочитал, потом день за днём аккуратненько к этому всему подходил. Чем роль была для меня близка, тем, что там очень сильно раскрывается тема Илюши, а мой сын Степан практически ровесник этого персонажа. Я перекладывал это всё на себя. И когда мы первый раз репетировали монолог Снегирёва в сцене «Воздух», я почувствовал как меня продирает, и Татьяна Викторовна сказала мне тогда: «Миша, главное – без клиники!». В этом смысле было всё достаточно близко.

ДМИТРИЙ ЛАСТОВ: А как выходите из роли? У зрителей от неё слезы подступают. Всё действие происходит прямо перед глазами, очень живо, всё представляется очень чётко.

МИХАИЛ КАЛИНИЧЕВ: Моментально! Иначе с ума сойти можно. В своё время, когда я только начинал работать в театре, я спросил артиста Дмитрия Писаренко, более старшего моего товарища, что он делает
перед спектаклем, после. Он ответил мне: «Пока ты в театре, будь в театре, но когда ты выходишь отсюда – всё! Забудь всё! У тебя есть другая жизнь. Просто живи, дыши, накапливай ощущения, существуй! А приходишь сюда – приноси это всё, и оно всё само выйдет наружу»

ДМИТРИЙ ЛАСТОВ: Для меня секрет, как артисты настраиваются на роль. Сейчас, после разговора с Вами, будет спектакль «Настоящий Zapad» — сколько нужно времени чтобы войти в образ?

МИХАИЛ КАЛИНИЧЕВ: У каждого актёра своя схема приготовления к спектаклю. Кто-то музыку определённую слушает. Я перед этим спектаклем люблю слушать «Doors». Иногда, пока зритель не вошел в зал, мы просим звуковиков включить на полную громкость «Doors», выключаем свет и просто лежим на сцене или танцуем. Иногда просто сидишь и ни о чём не думаешь. Или книжку почитаешь. Бывает, за день начинаешь готовиться. Но у меня это бывает, когда спектакль ещё сырой, и я ещё не знаю, как это смотрится со стороны, ещё не поймал тонкую нить между залом и сценой. А что касается спектаклей, которые во мне живут, то там бывает по щелчку переключаюсь.

ДМИТРИЙ ЛАСТОВ: А какие спектакли в Вас живут?

МИХАИЛ КАЛИНИЧЕВ: Все. Каждый спектакль – это как ребёнок! Хоть детей и много, но нет нелюбимых. Каждый индивидуален и любим по-своему, к каждому нужен свой подход.

ДМИТРИЙ ЛАСТОВ: В этом году у Вас круглая дата, 20 лет в театре. Как это было 20 лет назад?

МИХАИЛ КАЛИНИЧЕВ: 20 лет назад я окончил ГИТИС, мне было 18 лет. И в этот театр пошли два моих лучших друга однокурсника. Я тогда работал в Маяковке, приглашали и на Таганку, и в Малый и в другие, но мне захотелось чего-то другого. Я позвонил своему руководителю курса Борису Гавриловичу Голубовскому, спросил, можно ли мне попасть сюда вместе с моими друзьями. На тот момент здесь худруком был Борис Львов-Анохин. Вскоре мне перезвонил Львов-Анохин и пригласил на просмотр. Когда ехал сюда, не мог понять, где это находится. В троллейбусе спросил женщину, где здесь Новый Драматический Театр, она ответила: «Пойдём покажу! Теперь ты с нами?», ответил: «видимо теперь с вами». И вот уже 20 лет я здесь.
Я пришёл тогда, прочитал монолог из дипломного спектакля и меня сразу взяли в спектакль «Ассамблея», с Верой Кузьминичной Васильевой. Это был конец 95-го года.

ЮЛИЯ СПИРИДОНОВА: Недавно в репертуаре московского Центра им.Мейерхольда появилась пьеса «Американская обезьяна», где Вы играете одну из главных ролей. Кому пришла идея ставить именно её? Как все это происходило?

МИХАИЛ КАЛИНИЧЕВ: Насколько я знаю, эту пьесу нашел Денис Хуснияров — режиссёр. Связался с драматургом — он депутат в Таллине. Нашлась продюсерская команда, художники. И, стали подбирать актёров. Он позвал Сашу Алёшкина, Юру Николаенко, который выступил так же композитором, и Таню Журавлёву. Таня мне позвонила, предложила тоже поучаствовать. И с тех пор играем её раз в месяц в центре Мейерхольда. В январе-феврале будущего года должны в Таллин лететь — там показывать. На премьеру приезжали журналисты эстонского телевидения, им понравилось.

ЮЛИЯ СПИРИДОНОВА: А каково играть такого нерадивого отца, учитывая, что у Вас самого есть сын?

МИХАИЛ КАЛИНИЧЕВ: Одно дело сын, которому 12 лет, а другое дело – бестолочь, как в этом спектакле (смеётся). Кстати, отсталый мальчик у Юры появился только на втором-третьем спектакле. До этого он играл нормального. В пьесе непонятно написано, что это за человек, Фрэд, и непонятно, почему мы с ним себя так ведём, а не выставили вон без разговоров. И к нам пришла мысль, что он должен быть немного странноватым. Европейская толерантность, прямой эфир, это же рейтинг! Люди будут смотреть телевизор, видеть, что стебутся над кем-то, но не над ними. Мы хотели показать снобов — этих троих якобы талантливых членов жюри — которые что-то когда-то имели, чего-то добились, хотя все это – пустышка. Они думают, что они боги и люди вокруг них ничего не стоят. Хотели показать этим людям их же со стороны.

ЮЛИЯ СПИРИДОНОВА: В этой пьесе Вы поёте, но это не первый Ваш певческий опыт, был ещё мюзикл «Конёк-Горбунок»…

МИХАИЛ КАЛИНИЧЕВ: Да, это был 97-й год. Мне позвонила моя однокурсница, Аня Большова — ныне актриса Ленкома — сказала, что затевается проект, мюзикл «Конёк-Горбунок». Хотел сразу отказаться — петь-то я не умел — но она сказала, что режиссёр хочет меня посмотреть на роль Ивана. Я пришел в Театр Эстрады, где это все происходило, режиссёр нас посмотрел, рассказал, что он хочет сделать. И потом начал музыкальное прослушивание. Я тоже что-то попел, но на успех не рассчитывал. Вскоре режиссёр нас собрал, сказал, что так как это мюзикл, здесь все должны танцевать и петь, но Иван может не петь. Тогда я понял, что принят на роль, и что можно не петь (смеётся).

ЮЛИЯ СПИРИДОНОВА: Но в итоге пели! Например, «Арию с Коньком».

МИХАИЛ КАЛИНИЧЕВ: Да! Мы играли лет 5-7 этот спектакль, иногда по 3 раза в день, вживую, без фонограммы. Потом уже выучил всю эту мелодию, начал петь, даже иногда какие-то ноты выдавать! (смеётся)

ДМИТРИЙ ЛАСТОВ: А есть какие-то приметы у актёров, у Вас?

МИХАИЛ КАЛИНИЧЕВ: У меня особо нет, разве что уборщица с пустым ведром, но я больше смеюсь над этой приметой. Большая примета – никогда не осуждать партнёров и людей твоей профессии. Возьмёшь на себя ответственность судить, а завтра же можешь оплошаться ещё серьезнее.

ДМИТРИЙ ЛАСТОВ: А когда-то было такое, что оплошались? Ситуации, которые со временем вспоминаются с юмором…

МИХАИЛ КАЛИНИЧЕВ: Были. Мой любимый – в «Тойбеле и её Демон». Сцена перед последним явлением Демона к Тойбеле, Алханон над ней лежит, рассказывает про блудницу Рехаб. Я говорю этот текст, и в один момент вылетает всё из головы, весь текст, ни одного слова не помню. Холодный пот, непонятно, что делать дальше. Я судорожно вспоминаю текст, а останавливаться нельзя, ритм взят, начинаю нести нечленораздельную околесицу, смотрю на глаза Давыдовской, она ошарашена, не понимает, что я творю. Дошёл до того места, откуда помнил слова и закончил монолог уже нормально. А в этот день к Виолетте Давыдовской приходили родственники на спектакль. Я спросил, как им, понравилось? Она сказала, что понравилось, особенно в том моменте, где я перешёл на иврит (смеётся).

ДМИТРИЙ ЛАСТОВ: Вопрос про детские спектакли: сейчас только одна роль, Шлюпик..

МИХАИЛ КАЛИНИЧЕВ: Да. Я из неё уходил, потом возвращали. По-моему, это моя роль жизни (смеётся)

ДМИТРИЙ ЛАСТОВ: А Ваш сын Степан, как часто он ходит в театр, вырос ли он на детских спектаклях Нового театра?

МИХАИЛ КАЛИНИЧЕВ: Он смотрел здесь всё, кроме, пожалуй, “Запада” и “Тойбеле” — это ещё рановато. На премьерах был, на банкетах. Тост Вячеславу Васильевичу говорил за “Белого пуделя”. Не хотим особо окунать его в театральную профессию — она сложная. Но он очень занят в школьном театре. Если сам когда-нибудь захочет, я против не буду, но специально подталкивать не хочу. Однако, интерес есть. Он даже в кино снимался в восемь месяцев. Я тогда снимался в фильме “Время жестоких”. Там моими напарниками были Игорь Верник и Юрий Назаров. Мы играли трёх оперов. И нужно было снять сцену с пропажей ребёнка. Ассистент по актёрам предложил задействовать Степана. Такая вот первая роль в кино.

ЮЛИЯ СПИРИДОНОВА: А что Вам всё-таки больше по душе, театр или кино?

МИХАИЛ КАЛИНИЧЕВ: Сложно сравнивать. Но больше театр, пожалуй. Когда мы репетируем новые спектакли, я отказываюсь от очень многих ролей в кино.

ЮЛИЯ СПИРИДОНОВА: Однако снялись в «Тихом Доне».

МИХАИЛ КАЛИНИЧЕВ: Да, но это же Урсуляк! Когда мне предложили, мне было всё-равно, какая там роль, главное – Урсуляк, сама тема «Тихого Дона». И всё это снималось именно там, где происходило – станица Вешенская, на земле Шолохова!

ДМИТРИЙ ЛАСТОВ: В фильме «В июне 41-го» вы в числе трёх пограничников, среди них же Сергей Безруков. Какие воспоминания о съёмках?

МИХАИЛ КАЛИНИЧЕВ: Очень сложные были съемки. Все снималась в Минске, стояла ужасная жара, на тебе все эти гидрокостюмы, форма, винтовки. По болотам ходишь, там комары. Доходило даже до того, что вызывали скорую помощь, люди сознание теряли. Сложно было, но интересно. В том числе потому, что Сергей отличный партнёр. Если актёр хороший, то он и человек хороший, это два неотъемлемых качества. Если с кем-то предстоит играть в одном материале, то сразу должны закладываться дружеские отношения. Так и у него начались сразу шутки, дружеские похлопывания по плечу, обедали вместе. Потом, года через два после этих съемок, мы с ним встретились случайно в аэропорту. Я тогда должен был лететь на съемки фильма «Немец». Увидел его, но решил не отвлекать — два года же прошло, поди забыл уже, кто я. А он не забыл, окликнул, посетовал, что я зазнался (смеётся)

ДМИТРИЙ ЛАСТОВ: А звёздная болезнь есть у Вас?

МИХАИЛ КАЛИНИЧЕВ: Я надеюсь, что нет (смеётся). Возникает иногда, когда начинают хвалить. В ГИТИСе я просил меня не хвалить, это очень мешает.

ЮЛИЯ СПИРИДОНОВА: Вернёмся к Новому Театру. Был замечательный эксперимент, спектакль «Настасья Филипповна». Какие впечатления о нём остались?

МИХАИЛ КАЛИНИЧЕВ: Мы готовились к его выпуску года два. Нас заставили этот роман выучить чуть ли не наизусть. Я раза три прочитал. И мы уже знали, где какая сцена, где какой диалог. Потом выбрали всё, что касалось персонажей Мышкина, Рогожина, Настасьи Филипповны, Аглаи, Ганьки. Собрали всё вместе, погоняли, а дальше началась импровизация. Сцена после смерти Настасьи Филипповны, приходит Мышкин к Рогожину, и они начинают вспоминать, как они пришли к такому исходу, что это за эффект такой, «Настасья Филипповна», как она этих двух людей превратила в то, что мы видим на сцене. У меня это всё ассоциируется с моментом за секунду до смерти, когда всё проносится перед глазами, ты пытаешься понять, а понять не можешь, всё зыбко…

ЮЛИЯ СПИРИДОНОВА: Есть желание повторить что-то подобное?

МИХАИЛ КАЛИНИЧЕВ: Конечно! Чем сложнее, тем интереснее!

ЮЛИЯ СПИРИДОНОВА: Про Печорина хотелось бы поговорить. Насколько близок этот персонаж, насколько сложно входить в эту роль? Что есть от Печорина в Вас? Он холодный, отстранённый, а Вы по-моему, диаметрально противоположны ему.

МИХАИЛ КАЛИНИЧЕВ: Для того Печорина, которого я знаю каждая женщина уже настолько предсказуема, понятна, любой её поступок он знает наперёд. А женщины слепы, наивны. Мой Печорин пишет свой журнал на огромной скорости, когда уже летит как снежный ком вниз, и пути назад нет. Есть только дальше… а дальше неизвестно что — бездна. Люди вокруг глухи, слепы. Есть только один человек, который хоть как-то может его понять – Вернер, и тот в силу возраста. Вернер был когда-то как Печорин, но сумел вовремя остановиться. Почему он прекрасно понимает Печорина, не кидает в него камни, хотя имеет на это право? Потому что он сам был таким. И почему Печорин его слушает мог бы послать как Грушницкого и остальных? Слушает, потому что видит в нём себя. Печорин жёсткий, ему плевать на всех. Этот персонаж до конца никем не раскрыт, потому что Печорин есть в каждом человеке…

ДМИТРИЙ ЛАСТОВ: И последний вопрос: что сейчас для вас Новый Театр? Как семья относятся к работе, не ревнует?

МИХАИЛ КАЛИНИЧЕВ: Это дом. Второй дом. Семья у меня совсем не театральная. Вечером мы всё же видимся (смеётся), пока не ревнует.

ДМИТРИЙ ЛАСТОВ: Спасибо за интервью!

МИХАИЛ КАЛИНИЧЕВ: Спасибо и вам.

Интервью для Вас подготовили — Юлия Спиридонова и Дмитрий Ластов. 

ПОДЕЛИТЕСЬ ЗАПИСЬЮ