5-го ноября на телеканале «Культура» в 19-45 была показана программа «Главная роль», посвященная Художественному руководителю Московского Нового драматического театра Вячеславу Васильевичу Долгачеву. Эта программа небольшая — всего 15 минут. Но, тем не менее Вячеславу Васильевичу удалось рассказать и о театре, и о своей работе в США. Ниже мы приводим ее текст, специально расшифрованный для читателей сайта и зрителей театра.
Юлиан Макаров: Приветствую вас, друзья! Сегодня в «Главной роли» художественный руководитель Московского Нового Драматического театра, заслуженный деятель искусств, Вячеслав Долгачёв. Очень рад Вас видеть! Вячеслав Васильевич, здравствуйте!
Вячеслав Долгачев: Здравствуйте!
Ю.М.: И с юбилеем!
В.Д.: Спасибо!
Ю.М.: И Вас, и Новый Драматический Театр, смело штурмующий 40-й, юбилейный год. Хотя… это даже не много, вы же даже и слоган такой сообразили — «Всегда новый», «Наш театр всегда новый».
В.Д.: У нас есть ещё один слоган: «Далёкое, но близкое».
Ю.М.: Вот я Вас сейчас и спрошу про далёкое и близкое. На определённых этапах жизни ничто так не стимулирует и не развивает, как неуспех, а на определённых — ничто так не помогает, как удача и успех. Если касаться этих двух категорий, когда был неуспех, который очень помог, и успех, который помог ещё больше?
В.Д.: Что касается неуспеха, то это вещь очень субъективная, очень нутряная. И ты, оценивая результат работы, вряд ли можешь быть всегда абсолютно удовлетворён, несмотря на приём зрителей, критики. Пожалуй, хотя это совсем не та категория, о который вы спрашиваете, неуспех – это отсутствие работы, это неуспех в профессии: когда ее мало и когда ее нет.
Ю.М.: Нет, нам это неинтересно. Мы говорим о том неуспехе, когда внутренне тебе кажется, что ты сделал что-то не так и с годами происходит переоценка.
В.Д.: Я думаю, это с каждой работой происходит. В каждой работе есть что-то, что тебе не удалось сделать абсолютно и до конца, и это обязательно переходит в новую работу. Какие-то нерешенные для тебя профессиональные проблемы. Они тебя мучают, пока ты именно это в какой-то следующей работе не решишь. В этом смысле у меня очень долго зрел — практически всю мою профессиональную жизнь – Беккет, «В ожидании Годо». Это название, которое было со мной всегда. И практически все работы, в которых что-то не доделывалось, не осуществлялось, я осознавал, что это то, что меня манит, и что сложнее всего сделать в «Годо». И это помогло мне сделать спектакль.
Ю.М.: Из последних премьер это Олби «Кто боится Вирджинии Вульф?». Эту пьесу Вы в Америке видели? Потому что Вы там и преподавали, и ставили.
В.Д.: Да, и неоднократно.
Ю.М.: На Бродвее?
В.Д.: Да, и на Бродвее, один из последних спектаклей. Это замечательный чикагский Steppenwolf Theatre, один из лучших драматических театров в Америке. Я видел спектакль, да, замечательный спектакль.
Ю.М.: Игра американских актёров, их способ существования на сцене.. Фактически, это для них родная пьеса. Как мы совсем по-другому играем Чехова, так они по-другому играют Олби?
В.Д.: Я бы сказал, что они играют Олби как Чехова.
Ю.М.: Хорошо?
В.Д.: Безусловно! Потому что Олби драматург, мне кажется, того же уровня. Это одна из лучших пьес 20-го века; это вершина в мировой драматургии. Поэтому она не сходит со сцены все эти годы с момента написания. И американцы играют ее настолько замечательно, что они меня просто заразили, мне захотелось переиграть их. Я подумал, почему русские артисты так не играют, так здорово, убедительно, точно и так глубоко, разнообразно и психологически!?
Ю.М.: Но ведь у хороших американских артистов существует вечное обучение. Человека никто не заставляет; он приходит, будучи в материальном выражении очень обеспеченным, к педагогу, к Вам, у вас тоже такой опыт был…
В.Д.: У меня класс бродвейских звёзд. Они приходят в любом возрасте продолжать своё развитие. Это не просто обучение, как мы его понимаем, не прописи. Но американский артист понимает, что если он не будет развиваться, он остановится и не будет востребован. И это восхищает.
Ю.М.: Наши артисты, с которыми вы решили догнать и перегнать Америку, нуждаются в этом?
В.Д.: Вы знаете, да.
Ю.М.: Или, если рядом такой режиссёр как вы, как Константин Аркадьевич Райкин, как Табаков, это происходит в родном театре?
В.Д.: Это происходит в родном театре. Не очень принято в нашем культурном театральном обиходе – бесконечно учиться, а зря, надо сказать. Я думаю это придёт. Это будет продиктовано самой жизнью. Но внутри театра, конечно, идёт бесконечно обучение. Когда я пришёл в театр, мне пришлось обновлять труппу и на сегодняшний день она обновилась на 95%, за 15 лет. И когда я беру молодых артистов — а труппа одна из самых молодых в Москве — приходится, конечно, обучать. Не потому что они не обучены совсем ничему, но переход в театр требует обучения. И потом освоение драматургии, практика театральная требует постоянного подъёма на новые и новые ступеньки. Поэтому сегодня моя труппа — а это именно моя труппа — она мною обучена от спектакля к спектаклю, от драматурга к драматургу, и, конечно, актёры которые принимаются за такие вещи как «В ожидании Годо» и «Кто боится Вирджинии Вульф?» прекрасно понимают, что им нужно обновлять свой арсенал, свою технику. И мы на репетициях ставим вопросы, которые не ставили доселе в других работах. Безусловно идёт обучение, обучение, обучение.
Ю.М.: Есть прямая зависимость от месторасположения Нового драматического театра и обновления репертуара?
В.Д.: Мы делаем всё, чтобы этой зависимости не было. Мы — не отдалённый театр, мы – театр находящийся в этом месте. И это знает наша публика, которая добирается к нам из разных точек Москвы. Наша задача — быть просто театром, который занимается своим собственным делом для своей публики. У нас нет необходимости для какой-то специальной публики делать что-то. У нас очень молодая публика, огромное количество студенчества в нашем зале, есть публика среднего возраста, есть старшего. Но мы ставим спектакли те, которые считаем необходимыми с точки зрения нашего художественного высказывания.
Ю.М.: Новая российская драма вам интересна?
В.Д.: Если бы она была столь же качественна, как наши великие советские драматурги и драматурги мирового уровня, то конечно она бы тоже составляла определённый процент.
Ю.М.: Пока есть у вас претензии?
В.Д.: Безусловно. Я пока не могу найти пьесу, равносильную по мастерству пьесе Виктора Сергеевича Розова «С вечера до полудня».
Ю.М.: В ваши 25 лет у вас был спектакль, который назывался «Мы», и это не Евгений Замятин, это Давид Самойлов… поэтическое слово любите?
В.Д.: Мы живём в такое время, когда совершенно поэзия не востребована, нет массового увлечения поэзией. Это не значит, что совсем нет читателей поэзии, но массового увлечения, как было в мои 25 лет, нет.
Ю.М.: В 1975 году другой воздух был?
В.Д.: Да, абсолютно! Он был совершенно поэтический, была поэтическая атмосфера, люди тянулись к поэзии. И тогда это было, что называется «в листах». А сегодня я поэзию ищу везде, во всём. Я артистам часто говорю, что музыка — это идеальная запись человеческой психики. И если актёры играют хорошо, они играют музыкально; если играют хорошо, то возникает поэзия на сцене. Поэзия из простых человеческих поведенческих структур. Возникает поэтическое существование, а не поэзия в смысле размера, ритма и рифмы.
Ю.М.: Мы с вами говорили об обучении, и я подумал, ведь наверное и Ваше обучение не закончилось с получением диплома ГИТИСа. У вас был опыт, даже не обучения, а опыт впитывания жизни театральной с Олегом Ефремовым.
В.Д.: Не проходит и дня, чтобы я не вспоминал Олега Николаевича, потому что это одна из самых больших школ в моей жизни; 10 лет, проведённых в Московском Художественном театре, бок о бок с ним, я наблюдал его практически каждый день, общался с ним очень тесно: профессионально, человечески. Это глыба, которая по-моему до сих пор не разгадана, не описана. Это человек театра и человек-театр. Равного ему я в своей жизни не встречал. Честное слово, не проходит и дня, чтобы я не вспоминал — как бы сказал он, как бы поступил он… И иногда он мне нашептывает какие-то вещи, и это большое счастье – встретиться с таким явлением.
Ю.М.: 35 лет назад вы видели как рождается «Чайка». Тогда во МХАТе с Анастасией Вертинской, с Олегом Мягковым, с Иннокентием Михайловичем Смоктуновским. Спустя много лет вы ставили «Чайку » с американскими артистами… интонации Олега Николаевича помогали?
В.Д.: Я уже сказал, что он неотступно рядом со мной. Безусловно. Он человек и режиссёр, который вскрывал такие пласты, даже не скажу драматургии, жизни посредством драматургии. Открывал бесконечность содержания человеческого в персонажах, и показывал, что это бесконечно и можно копать, и копать, и копать. Нельзя остановиться и сказать «так, я всё понял про Чайку и можно закрывать тему». Поэтому конечно же, когда я делал это в Нью-Йорке отправной точкой и напутствием был Ефремов.
Ю.М.: Есть такой американский опыт, когда после спектаклей preview, есть неделя, когда режиссёр-постановщик ещё может что-то в спектакле изменить, но после премьеры он не имеет на это права, так распорядился профсоюз..
В.Д.: Это странная, конечно, для нас традиция.
Ю.М.: Совершенно не жизнеспособная история.
В.Д.: Это у меня, естественно, было записано в контракте, и мне об этом объявило руководство театра: что я могу до дня премьеры к актёрам подходить, а после я не могу даже подойти. Артисты все улыбнулись, услышав, как мне это объясняет продюсер и шепотом сказали: «Подходите, говорите, нам это важно. Но неофициально». Ну и конечно мы общались. Я не всё время проката был в Нью-Йорке. Я поставил спектакль, ещё неделю смотрел каждое представление и разговаривал с артистами. Потом я уехал и вернулся через 3 месяца, на последнее представление, закрытие спектакля. Я прилетел тайно от артистов, пробрался в зал, сел. И был совершенно поражен тем, что они играют как на премьере. Спектакль не устал, ни постарел. Это какая-то особая способность американских артистов играть абсолютно точно, совершенно не отступая ни на сантиметр ни вправо, ни влево и при этом оставаться живыми. Это то, что не совсем умеют у нас артисты. Для оживляжа надо обязательно что-то изменить, подвинуть куда-нибудь, не встать, а сесть, ну как-то немножко себя они будоражат. Как это делают американские артисты — для меня остаётся загадкой. Так же как после премьеры я не имею права подойти к ним, они не имеют права изменить ничего. И вот не изменяя ничего, они остаются живыми. И это замечательно.
Ю.М.: 23-го января следующего года, будет юбилейный вечер, будете отмечать сорокалетие театра. Самый важный, сердечный момент уже продуман?
В.Д.: Мы пригласим всех, кто был у истоков, кто может прийти на 40-летие театра. Конечно же будет Евгений Васильевич Вихрев, это старейший у нас, и вообще в Москве, заведующий литературной частью. Он был практически с самого начала создания театра и до последнего сезона работал у нас. И я очень рассчитываю на то, что у нас будет вечер с нашими зрителями, которые любят театр и ходят в него постоянно.
Ю.М.: Ещё раз вас с юбилеем, с наступающим юбилеем театра, спасибо большое!
В.Д.: Спасибо!
Текст телепрограммы расшифровала Юлия Спиридонова.