Григорий Заславский «Карнавал на окраине» (о спектакле «Один из последних вечеров карнавала») — 17.12.2003 г.
Григорий Заславский
Карнавал на окраине
спектакль — «Один из последних вечеров карнавала»
НГ, 17 декабря 2003 года
«Один из последних вечеров карнавала» в Новом драматическом театре
В Новом драматическом театре, говорят, все непросто. Даже на сборе труппы в начале сезона перед телекамерами актеры попытались устроить нечто вроде демонстрации или мятежа, чтобы все или хотя бы многие узнали, как трудна жизнь на окраине. Если при чужих не стесняются говорить о своем несогласии с новым худруком, можно вообразить, что творится, когда вокруг — все свои. Итак, часть труппы недовольна работой с Вячеславом Долгачевым, а часть, если судить по числу премьер, что вышли в новом сезоне (и по их качеству), — вполне даже удовлетворена.
Среди вышедших премьер — «Время рожать» по книге современной женской прозы, собранной Виктором Ерофеевым, «Лысая певица» Ионеско и «Один из последних вечеров карнавала» Гольдони.
Казалось, недавно, а выходит, что давно уже, лет тринадцать-четырнадцать назад, ту же пьесу Долгачев ставил в Театре имени Пушкина с выпускниками Школы-студии МХАТ, с теми, многих из которых Юрий Еремин принял тогда в труппу. Прошло время и, как говорится, иных уж нет, а те далече. Живы, слава Богу, все, но из театра мало-помалу уходят (из заметных остался едва ли не один только Евгений Писарев, который и играет много, как и положено актеру его возраста, и ставит, и преподает).
«Время рожать» и «Лысую певицу» автор этих строк еще не видел, так как доехать до Нового драматического театра не так-то просто, в будний день — почти невозможно из-за вечерних пробок на проспекте Мира и Ярославке, в выходные не всегда получается отложить другие премьеры ради того, чтобы рвануть в сторону МКАД. Единственное, что радует, но одновременно и удивляет: и без критиков публики в Новом драмтеатре всегда много, почти всегда — аншлаг. Зрители — свои, как говорится, «местные», для которых и центр Москвы, и Венеция — почти одно и то же — в том смысле, что и туда и сюда ехать долго. Выход в театр — праздник, к которому готовятся загодя, и нежизнеподобная, почти лишенная бытовых деталей гольдониевская пьеса — все равно что рассказ про марсиан.
Старый спектакль и нынешний помимо имени постановщика роднят еще и костюмы Марии Даниловой. Может быть, те же самые, может, похожие на те — такие же бытовые в начале спектакля, когда действие происходит «в жизни», и праздничные, карнавальные, в финале, когда герои — по мысли создателей — выходят на улицы Венеции, которая прощается со своим карнавалом.
Надо сказать еще, что этот самый Гольдони — пожалуй, наиболее традиционный для этой сцены спектакль, если считать, что одна из самых сильных традиций Нового драматического театра была заложена Борисом Александровичем Львовым-Анохиным. Эстет, знаток балета, то есть искусства, лишенного прямолинейных связей с реальной жизнью, Львов-Анохин и на драматической сцене ставил, например, «Письма Асперна» или «Реванш королевы», что-то такое, что совсем далеко от жизни, вяло текущей вдали от центра столицы, в обыкновенном спальном районе. Чувствовал стиль и умел передать это чувство другим, так что актеры не были простыми исполнителями и «стильными штучками», но становились единомышленниками и вдохновлялись его странными увлечениями и репертуарными крайностями. В театре он жил вопреки обстоятельствам. И не оценить его попыток, среди которых далеко не все приводили к удаче, было все равно невозможно.
Невозможно не радоваться красоте нынешней премьеры, постановочной культуре спектакля, если угодно, сшитого на коленях. Восемь или десять прожекторов «на честном слове» (им, прожекторам, о Венеции, фигурально выражаясь, двух слов не связать). И об этом забываешь, поскольку сами актеры, кажется, забывают, перестают думать о том, что что-то заедает, а фонари — чуть-чуть помаргивают, что оказывается на руку замыслу о призрачности праздничного веселья.
Об амплуа, кажется, здесь не заботились, и сама манера игры в общую картину не складывается: Наталья Беспалова, которая играет француженку мадам Гатто, играет так, что впору вспомнить слова Бабеля про Беню Крика: Беня говорил мало, но Беня говорил смачно. С той только разницей, что мадам Гатто при этой смачности еще и говорит без умолку. Другие держатся на сцене много скромнее, даже скованно. Как много лет назад в Театре имени Пушкина, этим спектаклем Долгачев «вводит в оборот» не одного-двух, а сразу представляет публике молодую часть своей в значительной части обновленной труппы. Как и в Театре имени Пушкина, наверняка не все эти актеры останутся в труппе навсегда, но кое с кем, думается, можно связывать планы на будущее. Долгачев это тоже понимает. Так что в определенном смысле этот новый спектакль — показ возможностей молодых, после чего кто-то останется и будет работать дальше, получит новые предложения, а с кем-то придется расстаться.
Автор этих строк не относится к большим поклонникам именно этой пьесы Гольдони, где незнакомая карточная игра тянется так долго, что успевает наскучить (и даже в какой-то момент ловишь себя на легкой дремоте), но в целом опыт показался удачным.
