8. Наталия Толкунова «Праздник, который всегда со мной» (Воспоминания о Викторе Монюкове)

Из сборника статей о Викторе Карловиче Монюкове «НА ТО И ПАМЯТЬ НАМ ДАНА» 

ВЕНТА ВЕЦУМНИЕЦЕ «КАК ЛУЧ СОЛНЦА»… Читать ранее 

Читать далее…  ЕЛЕНА КУЛИКОВА «КВАРТИРА НА ЧАПЛЫГИНА»

Наталия Толкунова «Праздник, который всегда со мной»

(глазами родных, близких, коллег)

Говорят, что я похожа на своего отца. Я и сама это чувствую. И дело тут не только во внешнем сходстве, а в глубинной близости черт наших характеров, отношения к жизни, ощущения себя в социуме — во всем том, что определяет человека как личность. Он был близок и понятен — с его слабостями, которые перешли и ко мне, и с многочисленными достоинствами, часть из которых, хотелось бы на­деяться, я унаследовала. Дети, как правило, любят своих родителей — это естественно. Мой отец мне к тому же еще и нравился, а вот это происходит далеко не всегда, потому что здесь речь идет не о заложен­ном природой инстинкте, а о сознательном определении своего отно­шения к конкретному человеку. В общем, мне повезло.

Мои родители — Виктор Карлович Монюков и Татьяна Ильинична Гулевич-Васильева учились на одном курсе в Школе-студии МХАТа (самый первый ее выпуск), полюбили друг друга, поженились и… разошлись, когда мне было пять лет. Но, честь им и хвала, сумели на всю жизнь сохранить добрые отношения и даже работали вместе. Мама сначала была артисткой ЦДТ, а потом окончила аспирантуру и 40 лет преподавала сценическую речь в Школе-студии. У обоих ро­дителей быстро появились новые семьи, и мой отчим, замечательный человек и прекрасный художник Александр Павлович Васильев, тоже находился с папой в добрых отношениях. Они даже ездили вместе в Германию ставить и оформлять спектакль в театре города Саарбрюк- кена. Жаль, что далеко не всем дано это умение переступить через взаимные обиды и остаться друзьями — интеллигентность в высшем понимании этого слова.

Мне повезло и в другом: в детстве я никогда не была лишена отца. Он жил тогда на улице Чаплыгина на Чистых прудах, а прямо через дорогу в огромной коммунальной квартире с высочен­ными потолками жила его мать, моя любимая бабушка Вера. (Сейчас именно здесь размещается дирекция «Табакерки».) Каждую субботу и воскресенье я проводила на Чаплыгина в одной или другой квартире. К бабушке мы с папой всегда шли после тради­ционных и обязательных в то время первомайских и ноябрьских демонстраций.

С праздничным ликованием трудящихся у меня связаны нежней­шие детские воспоминания. Это был целый ритуал! Рано утром, часов в 6, мы выходили из дома и по пустой гулкой Москве пешком шли до Петровки, где у сада Эрмитаж собирались колонны московских театров. Мы вливались в колонну МХАТа. Вернее, не вливались, а образовывали ее, потому что в основном Московский Художествен­ный театр был представлен отцом, студентами его курса, собственной дочерью и друзьями — знаменитым детским хирургом Станиславом Долецким с детьми Андреем и Аленой и еще несколькими, как сказал бы сказочный Пятачок, «родственниками и знакомыми Кролика». Нам раздавали бумажные гвоздики и прочую атрибутику. Мы часа три продвигались в сторону Красной площади, чтобы, ликуя, быстро пройти перед трибунами. Официоза в этом не было никакого — только дух, как бы теперь сказали, веселой тусовки, на которую ее посто­янные участники собирались два раза в год. А потом, за бабушки­ным накрытым столом, сметая изумительные пирожки с капустой, смотрели по телевизору репортаж о демонстрации (прямых эфиров тогда не было), оживлялись, заслышав слова «гордо реет над колон­ной МХАТа белокрылая чайка», и пытались отыскать себя в толпе. Ощущение праздника было подлинным.

Посиделки в отцовской квартире я тоже обожала. Гости прихо­дили часто. Люди к нему тянулись. Никто не гнал меня спать, не выставлял из комнаты, когда рассказывались не предназначенные для детских ушей анекдоты, обходились эвфемизмами. Папа виртуозно готовил какие-то салаты с фантазийными заправками, артистически оформленные бутерброды, потрясающе варил кофе. Водку непремен­но настаивал на травах из Пушкинских Гор, утверждал, что по ста­ринным рецептам арапа Ганнибала. Шутил, что если его отовсюду выгонят, пойдет работать поваром или чистильщиком обуви, обувь он тоже чистил виртуозно и делал это с удовольствием. Вообще он умел получать от жизни удовольствие и был настоящим эпикурейцем.

Эпитеты «яркий», «праздничный», «интересный» в первую очередь приходят мне в голову, когда я думаю о папе. Отчасти, наверное, дело тут в том, что мы не жили вместе. Будни могли бы стереть радужную пыльцу с наших встреч, и я даже рада, что этого не произошло. Для этих страниц я не отбираю самые радостные и красочные воспоми­нания — других просто не существует.

По воскресеньям папа всегда придумывал что-нибудь эдакое: мы шли в гости (туда, где была собака — я их очень любила), ездили за город (как правило, в Царицыно) или шли в никому не известный музей. Где он их отыскивал? Особенно запомнился Музей — под­польная типография на Лесной улице. Там надо было пройти через магазинчик колониальных товаров (чай в красивых жестянках, ока­меневшие грецкие орехи в мешках), спуститься в подвал и по узкому длинному лазу на животе ползти в подземное помещение с печатным станком. Восторг! Как говорил в препубертатном возрасте мой сын, «все жаждают романтики и приключений». Еще как! Это сейчас есть Гарри Поттер с тайной комнатой, а у нас была подпольная типогра­фия и книга «На графских развалинах». Папу все это приводило в не меньшую ажитацию, чем меня. Во всяком случае, как-то он за­ставил лезть в сырой подвал и бабушку, и очень пожилую актрису из Германии Риту Граун, нисколько не сомневаясь в том, что им это так же интересно.

Папа всегда говорил: «Свою историю надо знать». Он знал. Каждая прогулка с ним — рассказ об истории московских улиц, тем более, что гуляли-то мы по родному центру, а не по Черемушкам. Почему Чистые пруды так называются, почему эту церковь зовут в народе «Богородица на капельках» (она была построена на пожертвования винных торговцев). Наверняка он делился этими сведениями не толь­ко со мной. Поездка в Царицыно сопровождалась повествованием о печальной судьбе архитектора Баженова. В 60-е годы это был насто­ящий выезд за город. Никаких жилых кварталов вокруг, приходи­лось ехать на электричке, метро еще туда не ходило, и в парке почти никого не было. Иногда к нам присоединялись папины студенты, и мы устраивали пикники.

Его отношения со студентами, их общение вне стен училища меня всегда восхищали. Я знала все папины выпуски. Мы, «студийные дети», в основном девочки, — дочери педагогов по сценической речи Ольги Юльевны Фрид, Анны Николаевны Петровой, педагога по вокалу Светланы Александровны Давиденко, Миша и Наташа, дети Киры Николаевны Головко, и я, дочь сразу двух педагогов Школы-студии, постоянно ходили на все курсовые и дипломные спектакли. Иногда папа брал меня с собой и на репетиции. Помню, как в младшешкольном возрасте сидела на репетиции первого акта «Бориса Годунова» и выучила его наизусть. Память на стихи — это от него. Папа знал их множество, в том числе и всего «Евгения Онегина». Студенты, на­против, текст знали нетвердо, и я им подсказывала. Отец сердился: «Почему ребенок знает текст, а вы нет?». Из дипломных спектаклей разных лет особенно запомнились «После грехопадения» Артура Миллера, «Ленушка» Л.Леонова, «Зойкина квартира» М.Булгакова, мюзикл «Моя прекрасная леди» Ф.Лоу.

Встречая меня в коридорах, ректор Школы-студии Вениамин За­харович Радомысленский всякий раз обреченно спрашивал: «Ну что, деточка моя, все растешь? Скоро, наверное, будешь к нам поступать?» Но бдительный папа был начеку: «Нет, она у нас девочка умная и в актрисы не пойдет». И не пошла. Стать актрисой, если честно, хотелось не так уж сильно, а вот учиться, неважно чему, в Школе-студии — очень. В те годы там сложилась неповторимая атмосфера Царскосельского лицея с особыми, доверительными отношениями педагогов и учени­ков. Руководитель курса был для своих студентов Мастером с большой буквы, учителем не только основ профессии, но и жизни.

Но педагогический талант сопутствовал папе не во всех облас­тях — спортивного тренера из него бы никогда не получилось. Пом­ню, как в Севастополе он пытался научить меня плавать. Намертво вцепившись в поручни ведущей в море лесенки, я от страха орала так, что поднявшаяся волна качала корабли на рейде, а загорающие на городском пляже граждане из-под руки тревожно вглядывались вдаль: не началось ли? Поняв, что источником могучего звука явля­ется относительно некрупный ребенок, сердобольные люди от души советовали папе оставить девочку в покое. Плавать в то лето меня научила его жена Наташа Антонова, как-то спокойно и незаметно.

Папа тогда ставил в местном драматическом театре какую-то пье­су. Ни название, ни содержание в памяти, увы, не сохранились. Два месяца, проведенные в Севастополе, оставили ощущение сплошного праздника. Мы жили недалеко от театра, в квартире с вишневыми бархатными портьерами и огромной пальмой в кадке, ели на на­бережной сахарную вату, а завтракали в автомат-закусочной. Было и такое. За стеклянной дверцей на полочках лежали бутерброды. Нужно было бросить монетку, нажать соответствующую кнопку — и выбранный бутерброд медленно подплывал к тебе. Не так вкусно, как интересно. Больше я никогда такого в жизни не видела. Город тогда имел какой-то «полузакрытый» статус, поэтому отдыхающих практически не было, а по улицам степенно прогуливались «опере­точные» морячки с девушками в светлых платьях. Напротив нашего дома в сквере был «цветочный календарь» — каждый день новая дата выкладывалась из горшков с цветами. Мы ездили с актерами театра в маленькие бухточки на пикники, ловили рыбу и рапанов и готовили их на костре. Все пели под гитару.

Пение — это вообще особая тема. Проявленные мною при обучении плаванию голосовые данные, как и полное отсутствие слуха — это тоже наше, фамильное. У папы был красивый баритон очень прият­ного тембра (недаром он много работал на радио и записывал плас­тинки с детскими сказками), а вот с музыкальным слухом — беда. Как подавляющее большинство тех, кому медведь на ухо наступил, петь он любил, но на публике сольных концертов благоразумно не давал. Напевал себе под нос дома и отыгрывался на беззащитном ребенке. Мне его вокал казался безупречным. Особенно привлекало контекстное насыщение песен, а знал он их великое множество, и все — с фабулой, практически, баллады. Не «я тебя люблю, а ты меня не любишь, о-о-о», а с интригой и крепко выстроенным сюжетом — типа «Три танкиста», где «в эту ночь решили самураи перейти границу у реки». Самой любимой была редкая песня «Коричневая пуговка» про патриотический поступок бдительного мальчика Алешки, который помог пограничникам поймать иностранного шпиона. Ее мы всегда пели вместе, и когда дело доходило до кульминационной сцены ра­зоблачения вражеского агента, не сдерживаясь, орали:

А пуговки-то нету у правого кармана,

И сшиты не по-русски широкие штаны!

А в глубине кармана патроны от нагана

И карта укрепления советской стороны!

И получали от своих вокальных экзерсисов огромное удовольствие!

Постоянное и счастливое общение с папой длилось все мои школь­ные и студенческие годы. На последнем курсе я вышла замуж, через год родился сын. Времени стало меньше, но виделись мы регуляр­но, потому что жили тогда рядом, уже на Кутузовском проспекте, в пяти минутах друг от друга. Папа очень нежно относился к внуку, привозил из-за границы симпатичные подарки, мечтал, что, когда тот подрастет, они будут вместе ходить по тем же музеям, куда он когда-то водил меня (наверное, в первую очередь хотел показать ему незабвенную подпольную типографию). Хотя в первый момент, когда узнал, что станет дедом, был несколько ошарашен. Само слово «дедушка» плохо вязалось с имиджем красавца-мужчины и бонвивана.

Потом мы надолго уехали с мужем за границу и виделись с папой только в отпуске, коротко. А потом его не стало. Бесконечно жаль, что это произошло так рано. Мне его до сих пор не хватает.

ВЕНТА ВЕЦУМНИЕЦЕ «КАК ЛУЧ СОЛНЦА»… Читать ранее 

Читать далее…  ЕЛЕНА КУЛИКОВА «КВАРТИРА НА ЧАПЛЫГИНА»

Из книги:

НА ТО И ПАМЯТЬ НАМ ДАНА…: сборник статей о театральном педагоге В.К. Монюкове. Владимир, 2008. Составители Надежда Васильева, Александр Курский. Под редакцией Бориса Михайловича Поюровского.

Сборник статей, посвященный выдающемуся театральному педагогу, режиссеру Виктору Варловичу Монюкову (1924-1984), составлен из воспоминаний учеников, коллег и людей, близко его знавших. Публикуются материалы, связанные с творческими командировками В.К. Монюкова в ФРГ, в Финляндию, в Чехословакию. Представлены некоторые его выступления и публикации. Книга сопровождается большим количеством фотографий. 

Эта книга — признание в любви, долг памяти, взгляд в будущее. 

Виктор Монюков - На то и память нам дана
Виктор Монюков — На то и память нам дана

Большая благодарность авторам сборника воспоминаний Александру Курскому и Надежде Васильевой за разрешение разместить на нашем сайте главы из этой замечательной книги, а также за всю оказанную ими помощь.

Из сборника статей о Викторе Карловиче Монюкове «НА ТО И ПАМЯТЬ НАМ ДАНА»

ПОДЕЛИТЕСЬ ЗАПИСЬЮ